А может быть, она и не лгала мне – по крайней мере, не лгала намеренно. На самом деле она обманывала себя.
Пусть моя мать была мошенницей и при этом артисткой своего дела, но циником она не была. Она верила, искренне верила в великие возможности жизни. Мы с ней всегда стояли на пороге грандиозной удачи, даже тогда, когда подметки моих туфель нужно было подклеивать изолентой, даже тогда, когда мы три недели подряд ели на ужин печеную картошку. А когда эти удачи приходили – когда мать выигрывала в казино крупную сумму или подцепляла богача, – о, тогда мы жили по-королевски. Мы ужинали в ресторанах гостиниц, на нашей подъездной дорожке стоял красный кабриолет, а на капоте машины красовался домик для Барби с бантом. И что с того, что мать не умела экономить и откладывать деньги, что она никак не ожидала, что этот красный кабриолет увезет конфискатор? Кто мог винить ее за это? Она верила, что жизнь сама о нас позаботится, да так оно всегда и получалось, вплоть до того момента, когда вышло иначе.
Моя мать была миловидна, но красавицей не была, однако ее внешность таила в себе нечто опаснее красоты. Она была наделена сексуальной невинностью котенка, а к этому прилагались просто-таки детская кожа цвета летнего персика, огромные синие глаза и волосы, которые она лишь чуть-чуть осветляла. Ее фигура балансировала между пышностью и стройностью. Мать старательно следила за этим равновесием. Однажды я услышала, как один старшеклассник в Вегасе назвал ее «Сиськи Мак-Ги». Но я показала ему средний палец, и больше он уже так не говорил о моей матери.
По-настоящему ее звали Лилия Руссо, но чаще всего она называла себя Лили Росс. Она была итальянкой, ее семья была связана с мафией – по крайней мере, мать так говорила. Я об этом ничего не знала – ни разу не видела дедушку с бабушкой. Они напрочь отказались от моей матери, когда она родила ребенка (меня), не будучи замужем, от колумбийца, игрока в покер. (Точно не знаю, какой грех был непростительным: ребенок, отсутствие обручального кольца или то, из какой страны был родом любовник матери.) Как-то раз мать сказала мне, что мой дед был наемником мафии в Балтиморе и лично прикончил полдюжины человек. Похоже, мать не желала знаться с родителями так же, как они с ней.
Первые годы моей жизни правила диктовал мой отец, чья карьера карточного игрока вынуждала нас жить наподобие перелетных птиц, и мы кочевали с места на место в зависимости то от времени года, то от невезения отца. Когда я думаю о нем теперь, мне чаще всего вспоминается лимонный запах его лосьона после бритья, а еще как он брал меня под мышки и подбрасывал так высоко, что мои волосы задевали потолок, а он смеялся над тем, как я визжу от испуга, а мать возмущенно кричит. Отец был больше похож на вышибалу, чем на картежника.
В те годы мать время от времени работала, чаще всего официанткой, но главным ее занятием было то, что она оберегала меня от отца: закрывала баррикадами из мебели дверь в мою комнату, когда отец являлся домой пьяным, вставала на пути его кулаков, чтобы побои не достались мне. Как-то раз среди ночи, когда мне было семь лет, матери не удалось прикрыть меня, и отец с такой силой ударил меня о стену, что я на какое-то время потеряла сознание. А когда я пришла в себя, рядом со мной была мать. По ее лицу текла кровь, и она целилась из охотничьего ружья в пах отца. Ее голос, обычно легкий, как перышко, стал убийственно жестким: «Еще раз тронешь ее, клянусь, я тебе яйца отстрелю. А теперь убирайся отсюда вон и не возвращайся».
И он ушел. Уплелся, как побитый пес, поджав хвост. А наутро, еще до рассвета, мать собрала вещи и сложила в багажник машины. Мы ехали из Нового Орлеана во Флориду, где у матери «был друг, у которого был друг». Она вдруг повернулась ко мне и схватила за руку. «У нас с тобой есть только ты и я, – хрипло выговорила мать. – И я больше никогда никому не дам тебя ударить. Клянусь».
И не дала. Когда мальчишка, живший по соседству с нами, украл мой велосипед, мать вышла во двор и прижала мальчишку к стене. Она держала его до тех пор, пока он не расплакался и не сказал, где спрятал мой велик. А когда девчонки в классе стали дразнить меня из-за того, что я толстая, мать пошла домой к каждой из них и хорошенько поорала на их родителей. Ни один учитель не мог поставить мне плохую отметку, не встретившись после этого с моей разъяренной мамочкой на парковке.
А когда какой-то вопрос не решался путем ссоры, мать прибегала к крайнему способу. «Ладно, – говорила она, – давай-ка уедем отсюда и начнем все заново в другом месте».