Юноша налил себе свежего чаю, сел и непроизвольно начал вспоминать вчерашний день. Теперь он не казался таким ужасным – все позади, все утряслось, успокоилось. Саша позвонил в деканат и сказал, что его не будет сегодня. Он сказал методистке деканата правду: что бабушка, его единственный член семьи, нехорошо себя чувствует и нужно остаться с ней. Только вместо понимания он столкнулся совершенно с обратным чувством.
– Чем я могу Вам помочь в этом случае? – дерзко спросила молодая методистка, которая, как и все взявшие в руки ручку, чтобы отмечать присутствующих, полагают, что в их власти теперь все учебное заведение.
– Нет, нет, ничем, – ответил Александр, назвав методистку, что была с ним на одном курсе, по имени-отчеству (правила есть правила). – Я просто хотел известить Вас о причине своего отсутствия, – продолжил он.
– У меня слишком много дел, чтобы выслушивать это. Я буду отмечать Вас как отсутствующего. Придёте, будете писать объяснительную и не забудьте справку! – отрезала методистка и повесила трубку.
– Но… – успел только сказать Александр, но поняв, что на том конце провода его уже никто не слушает, немного оторопел и какое-то время просто смотрел на трубку телефона.
Затем он пожал костлявыми плечами, поднял в изумлении несколько редких волосинок, что были у него вместо бровей и поджал тончайшие кривые губы.
– Удивительный народ! Какую справку я смогу предоставить? – спросил он сам у себя, но вскоре забыл об этом.
Люди во всем институте были ему чужды. По мнению Александра, они вели себя чрезмерно странно, придавая огромное значение вещам, которые были совершенно пусты и умаляли содержание важных явлений. Так, например, вместо дружбы он видел притворные симпатии. Притворство было настолько очевидно, что, скорее всего, не было секретом ни для кого, кто участвовал в нем. Вместо товарищества – союзы, чтобы было легче существовать в стенах учреждения, где час от часу не легче. Зачем Иван терпеливо относился к Саше? Почему не сторонился его? Все просто. У Ивана было слабо развито чувство брезгливости (тем более он сам не красавец), но отлично развит инстинкт приспособленчества. Так, осознавая, что Александр может помочь в любом деле, Иван не гнушался его обществом. Сыграло роль и обстоятельство, что с самим Осиповым никто более не желал общаться. А Александр никогда ни в чем не отказывал, хотя иногда самому катастрофически не хватало времени на все задуманные дела. Далее, вместо любви Александр отчетливо наблюдал картину того же приспособленчества.
Все, что было знакомо ему хоть малым косвенным образом: любовь, дружба, даже вражда, именовалось одним словом. Приспособленчество. Даже соперничать нужно было с умом, выбирая правильные субъекты.
Александру трудно было адаптироваться в мире. Мир словно был не для него. Но он не жаловался. Он жил, жил достойно, не желая принимать другие правила игры. Он уже давно был выбит резким точным попаданием. Это доказывала вся его жизнь.
Даже, вот сейчас, например, он сидит на крохотной кухне, в тишине, пока бабушка спит, мягким движением руки размешивает сахар в свежезаваренном чае, не дотрагиваясь ложкой дна чашки, и вспоминает. Видимо, эти воспоминания навеял разговор с методисткой. Он вспоминал, как проходила его практика. А практика в различных государственных органах была не раз. Но всегда для Александра она сводилась к одному. Каждый раз, бросив на него один-единственный взгляд отвращения, его определяли в архив. В небольшое пыльное помещение, где можно было только беспрерывно чихать, а не работать. Заставляли раскладывать все по порядку. Разложил? Вот тебе бумаги, раскладывай теперь в каждое дело. Сделал? Теперь найди это! Нашел? Теперь это! То! Так проходил день за днем.
Однажды он отчетливо слышал разговор Валентины Эдуардовны (судьи) с работницами канцелярии. Она говорила: «Это что за чудовище у нас по суду гуляет? А! На практику прислали?!! Боже! Сделайте так, чтобы он вообще не вылезал из архива. Таким на роду написано дерьмо убирать, а не в судах работать».
Тогда Саша действительно подумал, что много себе позволил, осмелившись поступить в такой институт, что действительно он должен был знать свое место. Но мечта вела его за руку.
В то время как другие студенты многому учились, Александру вовсе запрещали выходить из архива под прикрытием различных причин. Максимум, что могли позволить – упаковывать письма и подписывать их. На удивление, у Александра был красивый почерк, что действительно всех поражало.