Мама! Я не знаю, что могло произойти! Коля так любил меня, был так нежен, задаривал меня подарками. Пусть даже мелкими, но такими приятными и неожиданными. Он был так вежлив, обходителен. Он был моим рыцарем, моим принцем. Он во всем мне помогал. Он нравился и тебе, мама! Ну что могло случиться? Что могло произойти?!!! Я была прежней. И он сначала тоже был прежним. Я забеременела. И даже беременной сохраняла прежний характер, была уступчива и ласкова. Не капризничала. Какая тварь могла его окрутить? Как это вообще могло случиться? Он просто пришел и бросил мне в лицо: «Все ошибка. Я нашел настоящую любовь». А я тогда кто? Он так трепетно ко мне относился, мама, поцелуи его были нежнее нежных! Что это, если не любовь? Как он мог оставить меня? Беременную! Ему было все равно не то, что на меня, ему было все равно, что я ношу его ребенка. Он кричал, что это вообще не его ребенок. Боже! Мама, что за слова! Они резали меня. Даже не резали – рвали! Я снова плачу. Это невыносимо. Как это могло случиться???? И тогда я снова приехала к тебе, моя дорогая добрая мама! Внутри меня жил Сашенька и, спустя период долгих слез, нервных срывов, я начала испытывать такое отвращение к существу, жившему внутри меня, так как отцом его был предатель, мерзавец! Я задумала месть! Аборт было делать слишком поздно. Да, я и не сделала бы! Я пропиталась ненавистью, яростью, презрением к его ребенку, словно он был только его! Он хотел сына, я знала, что будет сын. Но он ему оказался не нужен. Другая женщина околдовала его! Мама, слезы текут сейчас ручьем, хотя я пытаюсь совладать с собой.
Что я творила? Я начала принимать все эти ужасные вещества разными способами, чтобы навредить малышу, который беззащитно рос внутри меня. Только я могла его защитить, но я губила его. Я желала только одного – чтобы сын поплатился за грехи своего отца! И я добилась своего. Когда родился Сашенька, хоть и здоровый, но с первых секунд было ясно, что он некрасив. Я испугалась, когда его дали мне. Эта грубая кожа, которая должна быть как шелк, искривленные конечности, желтые ногти, горбик – показали мне результат моих стараний. И тогда я испытала страх. Страх и ужас. Я боялась себя самой, я сама себе ужасалась. После того, как это прошло, раскаяние поглотило меня. Я не знала, как все вернуть. Как исправить это? Я обрекла невинного человека на страдания!
Сейчас Сашенька сидит передо мной в кроватке и что-то лопочет. Я вижу его внешнее уродство, но знаю: душа его светла. Он говорит что-то непонятное: «Ла-ма-ла-па-па-ма-ла». Это так мило. Я не могу себя простить. Я совершила худшее преступление, которое можно было совершить! Я – животное! Даже хуже животного. Прости меня, мама! Я знаю, ты вернешься минут через десять, передо мной смертельная доза освобождения и наказания. Прости! Пожалуйста, прости! Если будет возможность – кремируй меня, пожалуйста. Я оставила тебе денег. Не думай, откуда они. Это совершенно запутанная история, но ими можно пользоваться. Пожалуйста, прости! Только прости меня. Хотя я даже не представляю, как можно простить такую мразь, как я. Я не заслуживаю жизни. Место мне – самый худший уголок ада. Прости. Я люблю тебя. Прощай. Мы больше никогда не встретимся».
Александр опустил прочитанное письмо, продолжая держать его в руке, и смотрел в угол комнаты. Никаких мыслей. Когда Саша понял, что ни о чем не думает несколько минут, он помотал головой, поднялся и пошел в ванную умыться. Он умывался холодной водой и каждый раз, когда закрывал глаза, его мозг выдавал картинку, как мать писала это письмо. Находиться в квартире было несносно. Словно, пока он был в ванной, кто-то выкачал половину воздуха. Он прошел на кухню, еще раз глянул на фотографию Анны Владимировны, как будто дал ей понять, что теперь все знает.
Александр накинул свою старенькую куртку и вышел из дома. Он остро чувствовал необходимость в морозном воздухе. Выйдя из подъезда и ощутив, как холодный ветер обдул его неприятное лицо, Александр решил не надевать ни капюшона, ни шапки, которая всегда находилась в большом кармане его куртки. Он пошел. Без идеи маршрута, как говорят: «Куда глядят глаза». Шел ради того, чтобы идти, чтобы забыть, хотя знал, что это невозможно. Когда нужно запомнить – запомнить сложно, когда забыть необходимо – сложно забыть.