— Знаете ли, я завтра уезжаю во Францию. Вот, зашел попрощаться…
Капитолина взмахнула задрожавшими ресницами:
— Как же так — во Францию… и уже завтра… Но, впрочем, если вы сочли, что…
— Капитолина Иоанновна, поверьте, я не имел в виду прерывать наши дружеские отношения, но впустую проедать чужой хлеб я тоже не могу себе позволить… Надеюсь, мне там больше улыбнется удача… Скажите, я могу вам писать?
— Ну конечно! Ах, боже мой, Виктор Лаврентьевич, какой вы, право… церемонный!
— Тогда я наберусь храбрости и попрошу большего: вы позволите иногда… приезжать и навещать вас?
Капитолина коротко глянула на Беринга — взгяд ее о многом ему поведал. Виктор Лаврентьевич взял ее руку и, низко склонившись, тихонько прикоснулся к ней губами. Они помолчали, преодолевая волнение.
— Я надеюсь, что смогу получить надежный источник дохода, — и тогда… я почел бы за величайшее счастье…
Капитолина жестом остановила его:
— Не станем загадывать, Виктор Лаврентьевич… Мы не знаем — что завтра Бог даст, то и будет…
— По крайней мере я хотел бы, чтобы вы знали мое к вам искреннее отношение… — Беринг придвинулся к девушке.
В ответ на его нежный проникновенный взгляд Капитолина жарко вспыхнула и, опустив взор, произнесла с застенчивой лаской:
— Мне думается, я знаю, Виктор Лаврентьевич… Скажите… когда ваш поезд? Вы не будете возражать, если я провожу вас?
В декабре 1930 года супруги Ярузинские, оставив детей на попечение Софьи Павловны, прибыли на несколько дней в Белград. Они остановились в гостеприимной семье преподавателя Белградского университета Александра Соловьева и его прелестной жены Натальи Раевской, которых Мария Сергеевна хорошо знала еще по дореволюционной жизни через московских друзей.
Заранее было условлено, что Мария Сергеевна прощупает почву и наведет мосты для их будущего переезда в Сербию, — Алексей решительно возражал против Франции, куда их зазывал Беринг, — а заодно они посетят Белградскую оперу.
Опера и балет Белградского национального театра блистали талантами русской эмиграции. Мария Сергеевна прежде всего отправилась послушать знаменитого баритона Павла Холодкова в «Фаусте». По ее настоянию они с Алексеем взяли довольно дорогие билеты в партере. С ними пошли супруги Соловьевы и Капитолина с подругой Ией.
Перед отъездом в театр Мария Сергеевна облачилась в нарядное платье из благородного темно-синего бархата и крохотную шляпку, венчавшую аккуратную прическу с непритязательным, но элегантным кокетством. Когда Мария Сергеевна неспешно прошествовала в гостиную, Алексей, лениво дожевывавший бутерброд, едва не поперхнулся, подтянулся внутренне — и невольно привстал. До сих пор ему не доводилось видеть супругу такой эффектной светской дамой, тем более что в последние месяцы она не вылезала из неизменной удобной фуфайки — опрятной и даже чуть приталенной, но столь же далекой от изящного наряда, сколь ржавый рельс далек от виолончельной струны.
Приняв как должное поведение хозяина, тут же рассыпавшегося в учтивых комплиментах и галантно поцеловавшего ей ручку, Мария Сергеевна краем глаза отметила ошеломление мужа и, усмехнувшись, слегка повела плечом в его сторону, как уверенная и знающая себе цену повелительница. По-видимому, Алексей просто потерял дар речи — оторопев, он глупо топтался поодаль. Потом мрачно обернулся к небрежно брошенному в кресле фраку и, осознав, что все его контраргументы на этом исчерпаны, молча отправился напяливать на себя ненавистное «буржуйское» одеяние.
Опера исполнялась на немецком языке. Очарованная Мария Сергеевна, чуть подавшись вперед, старалась не упустить ни слова. В антракте, с досадой взглянув на терпеливо скучающего Алексея, она пошла поговорить со своим старым знакомым — поэтом Лотарёвым, известным в литературных кругах как Игорь Северянин, по случайному совпадению пребывавшим в эти дни в Сербии с программой поэтических вечеров. В глубине души Мария Сергеевна недолюбливала его за «моральную шаткость», но на этот раз оживилась, заметив знакомое лицо в белградском театре, тем более что они не виделись уже много лет. Обрадованный поэт, осыпав ее изысканными комплиментами, на которые Мария Сергеевна чуть усмехнулась, представил свою давнюю знакомую, полную зрелого женственного обаяния, спутникам-литераторам. Завязалась ни к чему не обязывающая игривая светская беседа.