Глава 14
На сей раз Капитолина нашла обыкновенно оптимистичного жизнелюбца Алексея угнетенным, подавленным. За весь месяц он ни разу не притронулся к любимой гармони. Мария Сергеевна сильно недомогала — Алексей боялся за жену, его мучили недобрые предчувствия. Зачастую Мария Сергеевна подолгу была вынуждена отлеживаться — ее стойкости хватало ровно на то, чтобы утаивать от мужа и матери нарастающие страдания. Теперь ей стало куда труднее «наводить мосты» в семье и сглаживать острые углы, и тем более невмоготу — хлопотать о детях. Софья Павловна, сама до конца не сознавая этого, подливала масла в огонь и усугубляла терзания Алексея каждодневными попреками со слезами и даже истериками. Посевное время требовало упорной и дружной работы — а в доме без обычного заботливого участия Марии Сергеевны поселились болезнь и хандра, царили разлад и взаимное раздражение. Между тем жандармы своевольничали и донимали непомерными и незаконными поборами, дети — оба одновременно — вдруг подхватили ветрянку и более обыкновенного капризничали. У Алексея поневоле опускались руки.
Оценив ситуацию и послушав слезные причитания немощной Софьи Павловны, Капитолина рассудила, что ей будет благоразумнее остаться дома, занимаясь детьми и — по возможности — ближайшим огородом. Чтобы не отлучаться далеко и не ходить на общественный выпас к полуденной дойке, она стала привязывать корову в саду. Девушка вставала очень рано и сразу привлекала Алексея к совместной молитве: испросить благословения на последующие труды («А иначе зачем и хлопотать, — настаивала она, — все прахом пойдет!»). Увязав в платок полуденный перекус для Алексея, тихонько крестила его в спину, когда тот отправлялся в поле, и шла доить корову, кормить скот, растапливать печь и готовить на огне золотисто-пузыристый, шипящий шкварками омлет. Если дети спали дольше обыкновенного, ей иногда удавалось повозиться с грядками.
Лина приучила Сережу вставать рано и вести себя тихо, пока домашние почивают, прежде всякого дела прочитывать молитву (особливо — «за больную мамочку»), приводить себя в порядок и выпивать свежего молока вприкуску с веселыми пухлыми блинами с пылу с жару, обмазанными сметаной и медом. После завтрака она потихоньку нагружала мальчика посильною работой: проверить куриные гнезда и собрать в корзинку яйца, наносить дров, натаскать камешков для ограды палисадника, набрать в кружку свежей клубники на завтрак семье. По воскресеньям, если не было возможности поехать в монастырь, она будила его ранее обыкновенного и брала с собой в поле — «встречать зорюшку». Там они читали молитвы, а потом перебирали травы, вдыхали земляничный аромат, любовались искристыми капельками росы и, смеясь, катались по зеленому ковру. Порою они выходили к туманному, задумчивому лесному озеру и, не решаясь спугнуть торжественную утреннюю тишину, переговаривались шепотом. Там Лина таинственным голосом рассказывала, как когда-то давно, в тайне от людских глаз, здесь кружились прекрасные заколдованные девушки, предводительствуемые царевной-лебедью. Так она своими словами передавала сюжет «Лебединого озера», каждый раз вдохновенно додумывая и дополняя действо неожиданными деталями… Как же Сережа ждал этих дней!
Колокольчик Люба просыпалась чуть позже — Софья Павловна высаживала девочку на горшок и переодевала к завтраку, потом, похлопотав у Машеньки, завтракала сама и садилась заниматься французским с Сережей. Лина в это время постилала в тени яблонь матрас для Марии Сергеевны, сажала Любу в тележку и направлялась с ней по дороге в поле (там об эту пору было меньше комаров) или в сосновый бор, обмахивая малышку веткой и принося на ладони крупные ароматные земляничные ягоды. Вернувшись, она непременно купала Любашу в огромной деревянной лохани, воду в которой для подогрева с утра выставляли на солнцепек. Это служило закаливающей процедурой и одновременно довольно интенсивным упражнением, а кроме того, гарантировало малышке два-три часа крепкого послеполуденного сна, а Капитолине — хоть немного покоя.