— Нельзя огульно очернять целый народ на основании временных противоречий с определенным кругом людей, — терпеливо разъясняла она. — В этом и проявляется великодушие русского по духу человека. Нельзя допустить даже мысленного шовинизма и надменности. С другой стороны, и критику затхлого и ограниченного, самодовольного мещанского сознания стоит приветствовать по отношению к любой нации…
Капитолина в порыве восторга обняла Марию Сергеевну — она благоговела перед этой мудрой женщиной, восхищалась глубиной ее мысли и деликатностью. Мария Сергеевна не противилась таким бурным изъявлениям чувств, но при этом просила не идеализировать ее.
— Марья Сергеевна, голубушка, да как же вами не восхищаться: стоит только посмотреть, как вы ловко с двуколкой управляетесь, — и как только лошади не боитесь?
— До смерти боюсь, Линушка, — смеясь, призналась Мария Сергеевна. — Да что ж делать, приходится скрывать, а то и муж уважать перестанет.
Несколько успокоенный улучшением самочувствия жены, Алексей с удвоенной энергией вернулся к полевым работам. Ведь ему приходилось разрываться фактически на два хозяйства. Гордая Дарья не беспокоила понапрасну, но порой ей приходилось передавать через кого-то из односельчан, что необходима мужская подмога. Тогда Алексей выбирал день и ехал в Осиновку. Оттуда он часто прихватывал с собой Степана, и тот, переночевав у Ярузинских, наутро отправлялся с отцом на покосы или на работы в винограднике. Благоразумная Мария Сергеевна, самоотверженно отражая наплывы разъедающей ревности, старалась доверять мужу, хотя и внимательно приглядывалась к его настроению.
А Сережа открыто ревновал, стараясь оттеснить брата подальше от отца, и рвался с ними «на сено». Постепенно Алексей, игнорируя решительные возражения Софьи Павловны, которая переживала, не поранился бы Сергунька отцовской косой, стал понемногу брать с собой и младшего сына. Тот поначалу только баловался, не сгребал, а разбрасывал сено, но потом, глядя на «взрослое», уважительное отношение отца к Степану, стал подтягиваться в работе. Со временем он отучился ныть о «скуке» и «усталости» и, войдя в трудовой азарт, проворно рыскал вокруг стогов, сгребая и подавая отцу упавшие охапки сена. Особый восторг у него вызывало утаптывание сена на возах. Скромный Степан держался выдержанно, со степенностью уступал настырному братцу и отходил в сторону. Это был рано повзрослевший, ответственный и разумный паренек, всегда помнивший свои обязанности единственного мужчины в доме, надежной опоры одинокой матери.
Поначалу Мария Сергеевна без энтузиазма относилась к посещениям и ночевкам Степана и лишь терпела его присутствие. Впрочем, покладистый и терпеливый мальчик не мог не расположить к себе, и Мария Сергеевна постепенно стала прикупать ему обновки наравне со своими детьми. Первую из них — щегольской шелковый алый кушачок — Дарья в истерике искромсала ножом и яростно швырнула в печь, но к последующему подарку — дорогим хромовым ботинкам — отнеслась благосклоннее.
Как-то после ужина, убрав со стола, Мария Сергеевна завела с отроком длительную беседу, проэкзаменовав его, а на следующий день возмущенно поделилась с мужем неутешительным выводом: ребенок практически безграмотен. Он читает и немного пишет только по-словацки, не владеет элементарными навыками устного счета — это средневековое варварство и безответственное отношение к сыну. Теперь Алексею предстоит донести до матери Степана, что мальчику необходимо серьезно наверстывать учебную программу. Учитывая недавнее закрытие в Осиновке русской школы — чтобы обосновать его, при последней переписи населения триста с лишним русскоязычных жителей села были огульно записаны словаками, — мальчика можно было бы водить в школу Ястребья. Но тогда ему придется поселиться у них, а к матери возвращаться только на каникулы. Хорошо зная Дарью, Алексей выслушал эту «утопию» скептически, но Мария Сергеевна настаивала и предложила сама побеседовать с матерью Степана. Нахмурившись, Алексей решительно отверг такую возможность и сам поехал на переговоры. Как и следовало ожидать, все кончилось взрывом ярости Дарьи и упреками в том, что у нее хотят отнять «единственное сокровище». По возможности все смягчая, Алексей неохотно передал жене плачевные результаты своих дипломатических усилий. И тогда Мария Сергеевна отправилась к Дарье сама.