Алексей молчал, вновь замкнувшись, прищурив глаза и уставившись вдаль, на неистовое трепетание ярких пурпурных осинок на фоне призрачной голубизны неба.
— Пойдем, Алеш, вернемся, помолимся еще об упокоении. А в воскресенье съездим в Ладомирово, панихиду отслужим… Наша память и поддержка Марии Сергеевне очень нужны сейчас.
Они вернулись к могиле. Капитолина принялась читать молитву. Потом протрезвевший Алексей вывел коня за узду — завязнувшая было телега выехала на сухое место, тронули…
Рано поутру, побрякивая ведрами, Капитолина прошлась за водой по траве, подернутой сизой коростой инея (право, пора обуваться, больно уж кристаллы льдинок обжигают босые подошвы), — и застыла у сруба колодца, созерцая тихое прозрачное утро, растревоженное дальним кликом покидавших край журавлей. Отчего-то вдруг покатились крупные слезы, а из глубины измученного сердца зазвучали стихи:
Всласть поплакав, она укрепилась пением «Царица моя Преблагая» и, отерев слезы, твердо положила на уста беззаботную улыбку. Ей предстояло будить всю ночь всхлипывавшего во сне Сергуньку.
В этой тягостной атмосфере, когда Капитолина долгое время оставалась в доме единственной опорой, сочувственные письма Беринга были для нее подобны проблескам солнца. Она берегла их и ночами перечитывала по многу раз, мысленно беседуя с избранником.
В последнем письме пришли важные известия, вызвавшие у Лины двоякие чувства: Виктор Лаврентьевич уведомлял, что он принял французское гражданство и, по рекомендации вице-адмирала Михаила Александровича Кедрова, поступил на курс в l`École des Ponts et Chaussées — Национальную школу мостов и дорог, имея в виду последующее вступление в парижскую федерацию русских инженеров и надежное трудоустройство. Таким образом, бедственная участь многих соотечественников миновала одаренного и предприимчивого капитана. Хотя Капитолина, очень ценившая православную Сербию с ее родственной культурой, понимала, что этот шаг во многом был обусловлен его желанием вжиться в новую среду и таким образом обеспечить будущую семью, единоличный выбор страны их будущего проживания без обсуждения с ней царапнул душу и заставил задуматься о мотивах Беринга. Не воспринимает ли он Лину ребенком, о котором дóлжно по-отечески заботиться, но о мнении которого вовсе не обязательно справляться? В сущности, он ставил ее перед фактом, что жить они будут в Париже, и даже настаивал, что образование она должна закончить именно там. А вот вторая новость была безусловно замечательной: Берингу удалось разыскать свою престарелую мать, которая давно обосновалась во Франции и жила на скромном иждивении у его сестры. Теперь Капитолина более не тревожилась по поводу одиночества Виктора Лаврентьевича. Письмо Беринга было воодушевленным и даже по-своему деловым, и он строил планы относительно их совместной семейной жизни. В эмиграции Виктор Лаврентьевич встретил множество знакомых еще по-старому, дореволюционному бытию и планировал ввести Капитолину в этот круг. Такая перспектива не очень-то радовала застенчивую и неприхотливую девушку, родившуюся в бедной семье духовного сословия. Капитолина поделилась своими тревогами с Натальей Кляпиной, но та не разделила ее сомнений. По ее мнению, Лине следовало радоваться такому заботливому отношению и новым блестящим горизонтам, а не засорять себе голову ненужными переживаниями. Ах как не хватало теперь мудрой поддержки и разумных советов Марии Сергеевны!