Разгневанные моряки, узнав о происшествии, горячились, возмущались и старались, кто чем может, услужить сироте. Но перепуганная девочка не отвечала, шарахалась ото всех и плакала, следуя за Алексеем тенью и не давая навестить «боевую подругу». На второй день тот не выдержал:
— Ну что ж ты ходишь все за мной, чудо? Ведь я ж не нянька тебе…
Девчушка зыркнула в испуге и зарыдала, в душе у Алексея шевельнулось сострадание.
— Как звать-то тебя, горе луковое? — грубовато, чтобы скрыть невольно пробивавшуюся ласку, осведомился он.
— Ка… Капитолина… — сквозь всхлипывания отозвалась девочка.
— Капи… чего? — не понял Алексей.
— Капитолина…
— Как дома-то звали?
— Линою — для простоты… А назвали по святцам…
— Лады, Линка. Не журись: в обиду не дам, да у нас и все братишки сознательные, за слабых горой… Но ты — держись меня пока, а там посмотрим.
Так Капитолина и осталась в полку, под покровительством моряков. Комиссар и командование смотрели на это сквозь пальцы, зная трагическую историю девочки, хотя Мария Сергеевна и прикидывала, в какую бы семью — при ближайшей возможности — пристроить ребенка. А пока что девочку брали с собой, когда полк менял местоположение.
Поначалу отроковица отмалчивалась, пряталась ото всех и плакала по любому поводу, но через два месяца с ней уже можно было спокойно поговорить на простые житейские темы. Выяснилось, что она была отпрыском сельского батюшки, ныне покойного; что после смерти отца они с матерью много бедствовали и что убиенная помещица из сострадания приняла ее в дом, где воспитывала и обучала наравне с собственными дочерьми. Оказалось, что, несмотря на малороссийский выговор, девочка бегло читает и пишет по-русски, немного изъясняется по-французски, неплохо играет на фортепиано и поет верно поставленным голосом, что вызвало уважительное одобрение Алексея.
На переходах Капитолина заслушивалась лихими переливчатыми мотивами Алексеевой гармони, растворяясь в музыке, отвлекаясь от горя. Алексей, в свою очередь, избегал грустных мелодий, поскольку они, как и любое упоминание о родителях, вызывали у девочки бурный плач.
Освоившись в полку, Линка, как ее кликали матросы, выказала себя смышленой и отзывчивой девчушкой неробкого десятка. Вскоре она увязалась помогать сестрам милосердия и, преодолевая страх, перебинтовывала раненых бойцов прямо на поле боя. Анна и Вера, при катастрофической нехватке рук, были только рады подмоге. Одно вызывало нарекания: было замечено, что при случае девочка подползала оказать помощь и раненым белоказакам. Их часто добивали, стремясь не брать пленных и мстя за погибших товарищей. Убедившись, что разъяснительные беседы не вразумляют новоявленную сестру милосердия, девушки подумывали донести на нее комиссару, но ткачиха Майя буквально разъярилась и не позволила это сделать. В конце концов на неисправимую Лину, одинаково оплакивавшую своих и чужих, шепча над убитыми молитвы, махнули рукой.
Помощник и близкий друг Алексея, Александр Луцкой, бесцеремонно нареченный Сашком, был невысоким, но хватким, сноровистым парнем родом из Калуги. Ладно скроенный, круглолицый, темноволосый, с глазами отливающими мягкой зеленью, Александр с удовольствием, до дрожи в коленях, заслушивался романсами, исполняемыми чистым голосом Лины.
Он более прочих баловал отроковицу: то раздобытым незнамо где колотым сахаром, то шелковым платочком, а то найденной на пожарище книгой. Линка, однако, стеснялась такого внимания и держалась поближе к Алексею, которому доверяла безоглядно. Алексей относился к девчушке с насмешливой лаской, подтрунивал над ее манерой вычитывать молитвенное правило, называя это «утренним построением юной поповны», и зачастую величал Капитошкой, доводя бедную барышню до белого каления и заставляя гневно колотить костлявыми кулачками по его необъятной спине. Алексей же только хохотал, не уворачиваясь.
Девочка сдружилась с Берингом, считая его «доблестным и славным капитаном» и явно идеализируя, а тот, одинокий в чуждой ему среде, рад был отвести душу с благодарной слушательницей и понятливой собеседницей. Офицер нередко отмечал наблюдательность и трезвую рассудительность Капитолины: невдомек же ему было, что осторожно пересказывает она не свою, а святоотеческую книжную мудрость. Именно ей, чуткой и деликатной, впервые за прошедший год он высказал наболевшее, открыл глубокую рану — показал снимок погибшей семьи.
— Так это — супруга ваша… и детки? — вглядываясь в лица на фотографии, мягко уточнила Капитолина.
— Да… Вот Ника… ему было восемь… и Жужу… ей пять… — Погруженный в воспоминания, Беринг непроизвольно водил пальцем по снимку.