В тот день Дарья оставалась задумчивой, строгой, словно не вполне веря происходящему, и только во время веселого застолья, когда Алексей под крики «горько» по-хозяйски привлекал ее к себе и властно целовал в губы, у нее чуть светлел взгляд, лучился удивленной радостью, хотя ее все не оставляло чувство, что это происходит не с ней и «не взаправду». Что она не заслужила, а как будто украла это негаданное счастье…
Поздним вечером, когда хмельные гости разошлись, они удалились в опочивальню, и подвыпивший Алексей, изголодавшийся по женской плоти, жадно и ненасытно ласкал Дарью — та молчала, почти не отвечая. Ночью он проснулся от всхлипываний, Дарья рыдала, уткнувшись в подушку, нервно закусив наволочку. Алексей резко сел, потянул ее за плечо, спросил испуганно:
— Ты что, Дарья? Болит чего?
Она зарыдала сильнее — Алексей долго не мог добиться толку. Наконец выдавила, преодолевая душившие ее непроизвольные, почти истеричные всхлипывания:
— Сколько ж лет я ждала… А Божечка милостивый… А все едино — будто чужой ты, холодный, что валуй с погребу, — не мой ты, нет… Как тогда, в Ковалевской — взял меня, как стерву, а и только… а души-то и нет… Другую ты любишь — ведь знаю…
Алексей нахмурился, спустил ноги, потянулся за кисетом, закурил. Потом затушил цигарку, решительно развернул к себе Дарью за плечи:
— Слушай, Дарья… О старом вспоминать нечего — всякое в жизни бывает. А нынче — смотри мне в глаза! — нет и не может быть никого, кроме тебя, — слышишь?! Тебя одну люблю — верь мне, Даша! Красавица, голубка…
Он стал зацеловывать ее — почти насильно, — все еще всхлипывающая Дарья сперва отводила взгляд, потом поддалась на ласки, стала горячо отвечать и безудержно шептать о любви, называя «желанным, соколиком ясным». Алексей с силою любил ее, почти причиняя боль. Потом простоволосая Дарья, от всколыхнувшего ей душу счастья ставшая еще красивее, посеребренная лунными прядями, тихонько ласкала спящего мужа и не смела сомкнуть глаз, словно опасаясь, что стоит ей заснуть — и все развеется как сон.
Наутро Алексей был особенно внимателен к Дарье, а она словно расцвела и, непривычно веселая, напевала что-то на кухне. Она принялась растапливать печь. Подошел сосредоточенный, очень серьезный Сережа, потянул за рукав и произнес, чуть опустив голову, но с твердой решимостью в голосе:
— Тетя Даш… Можно я помогу?
Мывшийся у рукомойника Алексей выпрямился от неожиданности — и с пристальным любопытством посмотрел на сына, а Дарья, быстро глянув на Алексея, зарумянилась и, наклонившись, обхватила Сергуньку за плечи:
— Ах ты мой сердешный… — и прослезилась, целуя смущенного парнишку.
Младшие девочки скоро стали звать Дарью мамой, и, надо отдать ей должное, она была ответственной и справедливой родительницей, хотя и несколько строгой, но в этом отношении она не делала исключений: Степан был тоже сызмальства привычен к ее непреклонному трудовому воспитанию.
Чувствуя однозначную поддержку свекра, Дарья тепло относилась к Стефану Яновичу, к Софье же Павловне — ровно-сдержанно, с холодком. Она обращалась к ней по имени-отчеству и на «вы», но старушка чувствовала себя не на месте при новой хозяйке. Через несколько месяцев после венчания она собралась уезжать в Норвегию к Надежде Сергеевне, которая в то время работала там в советском полпредстве и торгпредстве.
Вернувшись после очередного посещения кладбища (за что ревнивая Дарья пыталась глухо высказывать неудовольствие, но Алексей раз и навсегда твердо пресек эту тему), хозяин вызвал Софью Павловну на серьезный разговор. Он стал ей втолковывать, что мать его Марьи навсегда может считать этот дом своим, и что он — упаси Господь — ни в малой степени не желал бы хоть малейшим намеком подать ей мысль об обратном, и что, если ее что-то не устраивает, он подумает, как исправить это недоразумение… Грустная Софья Павловна пресекла эти старания:
— Да нет уж… Я уж к Наде поеду… Об одном тебя прошу: ради памяти Маши — не давай детей в обиду, Алеша!
Алексей горячо заверил ее, что благополучие детей для него главнее всего, и обещал, что никогда не станет препятствовать общению детей с бабушкой.
Глава 33
С поддержкой супруга Капитолина успешно окончила Сорбонну. На посвященном выпуску праздничном обеде было шумно и радостно. Довольный Беринг восседал рядом с женой и с благосклонной гордостью принимал вместе с ней поздравления.