Он опустил голову на деревянную стойку и поднял пистолет. Закрыл глаза. Ощутил металлический привкус на языке. И, с облегчением, нажал на курок.
ДЕВЯТНАДЦАТЬ
Доклад передового охранения не смог подготовить Безарина к тому, что он увидел в открывшейся перед ним долине. Он напряженно вел передовой отряд, собранный из остатков своего батальона по запутанной сети дорог к юго-западу от Хильдесхайма. В небольшом городе, оказавшемся на пути другого передового отряда, наступавшего параллельно им, шел бой, и клубы черного дыма поднимались высоко в голубое небо. Безарину пришлось приложить силу воли, чтобы держаться подальше от города, следуя по пути, разведанному Даглиевым и его силами. Их задача состояла в том, чтобы выйти к Везеру в районе Бад-Эйнхаузена, не ввязываясь в бои, если только другого выбора не будет совсем.
Даглиев доложил о сильном движении на шоссе N1, маршруту, по которому рассчитывал двинуться Безарин. Обстановку на шоссе командир роты докладывал очень эмоционально, ища нужные слова, описывая то, что видел как нечто апокалипсическое. Но Безарина волновала только стоящая перед ним задача. Он приказал Даглиеву перестать вести себя как истеричная девчонка и двигаться вперед.
Танк Безарина перевалил через гряду, и он увидел силу, действительно способную остановить его колонну. Даглиев отнюдь не поддался эмоциям. Растянувшиеся на шоссе от горизонта до горизонта гражданские машины сплошной рекой пытались двигаться на запад. На нескольких полосах было заметно некоторое движение, но в общем, казалось, что они стоят на месте. По мере того, как глаза выискивали детали, становилось понятно, что машины на шоссе все же двигались, но в этой толчее было больше нервозности, чем реального продвижения. Помимо того, на дороге дымились остатки двигавшейся на восток вражеской колонны машин снабжения, застигнутой советской авиацией на открытой местности. Тут и там виднелись разбитые или сгоревшие гражданские машины и маленькие грузовики, остовы которых еще больше затрудняли движение. Некоторые машины, очевидно, были брошены хозяевами в панике. По обе стороны дороги тащилось вдаль множество людей с чемоданами, пакетами и свертками. Безарин рассудил, что это была последняя волна беженцев, двигавшихся на юго-запад от главного в этой местности города — Ганновера и его городов-спутников — в надежде перебраться через Везер, чтобы оказаться в безопасности менее чем в пятидесяти километрах отсюда. Это была жалкая сцена, но Безарин подавил в себе жалость. Русские люди оказались бы в такой же ситуации, если не еще худшей, если бы они не успели ударить первыми. Он сомневался, что немецкий или американский командир танкового батальона потратил бы столько времени на размышления о ситуации, сколько потратил он. Безарин считал своих коллег из НАТО фашиствующими наемниками, воюющими только за деньги и не обращающими внимания на простых людей.
Безарин отдал приказ свернуть с дороги и аккуратно развернуться в боевой порядок, чтобы относительно безопасно пересечь склон, ведущий вниз, к шоссе. Они до сих пор двигались без прикрытия тяжелых зенитных средств, и Безарин беспокоился о вероятности быть застигнутым авиацией на открытой местности. Он приказал батарее самоходных гаубиц оставаться на гребне и прикрывать танки и боевые машины пехоты. Его дух резко упал. Он рассчитывал, что раз они уже были во вражеском тылу, дороги должны быть свободны. Теперь предстояло продираться через этот исход. Казалось, это было невозможно сделать, уложившись в отведенные сроки.
Но в том, чтобы стоять на месте, смысла тоже не было. Безарин полагал, что, как минимум, мог бы находиться рядом с беженцами, прикрываясь ими от ударов с воздуха. Противнику пришлось бы стрелять по своим же людям, чтобы поразить его танки. Безарин не думал, что противник будет испытывать какие-либо угрызения совести по этому поводу, но все равно это давало больше шансов, чем движение по открытой местности в течение целого дня. Он подумал, что, возможно, немцы даже специально все это спланировали, используя собственный народ в качестве щита, чтобы затруднить советской армии движение по дорогам. Что же, ему тоже следует использовать эту ситуацию.
Он поймал себя на мысли об Анне. Ее здесь не было, но ее образ был реальным. Она ругала его, блеснув своим резким польским характером, требуя, чтобы он увидел на дороге массу напуганных людей, просто напуганных людей, ищущих только безопасности.