Антон всегда был до брезгливости чистоплотен, с вычищенными ногтями и в хорошо подогнанной форме. Теперь же он передвигался по комнате, полной офицеров и ему казалось, что от него несет собственными отходами жизнедеятельности, и это все больше и больше подрывает его влияние.
Его подчиненные хотели вернуться в свои подразделения, чтобы готовиться к бою. Они ощущали себя обманутыми, оставаясь в тылу в бессильном ожидании, в то время как их товарищи гибли, а война мчалась мимо них. Они были, в основном, лучшими людьми, которых могла выставить советская армия. Была некоторая нервозность относительно американцев, этого великого, почти мистического врага, расположившегося позади всех остальных. Но была готовность, почти что желание получить право покончить с этим последним противником. Наиболее всех беспокоило требование соблюдать радиомолчание вплоть до контакта с противником. Просто физически ощущалось, что здесь, в сердце врага, за Везером, только скорость могла обеспечить им относительную безопасность. Были жалобы на то, что многие единицы техники отбивались от колонн и терялись, следуя не теми маршрутами.
Антон возразил. Он подтвердил приказ, переданный ему командиром корпуса о запрещении пользоваться радиосвязью до контакта со свежими силами противника, численностью минимум до батальона. Антон знал, что некоторые его подчиненные уже нарушили приказ в беспорядочных мелких столкновениях, но игнорировал эти нарушения. Он понимал, как легко координировать действия по радио. Но все еще хотел принять все возможные меры для того, чтобы скрыть бригаду. Скрыть, сказал он сам себе, какой бы безнадежной не была эта попытка. Укрыть от страшной разрушительной магии новой эпохи.
Когда спешный инструктаж подошел к концу и офицеры последовали в свои подразделения в темноте, Антон двинулся на поиски туалета, освещая себе путь карманным фонариком. У него за спиной офицеры штаба спешно собирали развешанные на стенах карты, готовясь двигаться вперед и поддерживать управление бригадой на марше. Антон шел медленно и осторожно, ощущая слабость. Даже в слабом луче фонаря он видел, что дом был роскошно обставлен. Очень богато, даже по привычным ему, сыну высокопоставленного генерала меркам. Это был дом, который он хотел бы для Зины. С мебелью из качественного темного полированного дерева с латунью. Шелковистая поверхность восточных ковров ощущалась даже сквозь подошвы ботинок. В одной из комнат стоял рояль, и в другое время он бы не удержался оттого, чтобы прикоснутся к клавишам. Но довлевшая ситуация и продолжающиеся спазмы кишечника заставляли его спешить.
Присев в одиночестве в темноте, Антон снова подумал об отце. Старик сделал это. Он разбил их всех. Антон испытывал за него радость, но не гордость. Он не мог испытывать ни капли гордости за эти достижения, потому что тщательно подготовленный триумф отца соседствовал с его собственной пожизненной неадекватностью. Он вспомнил, как когда-то, когда он был еще ребенком, отец с гордостью взял его на парад, чтобы он тоже насладился зрелищем того, как их армия и народ демонстрировали свои успехи, временно забывая о трудностях. Антон вспомнил, как он затрепетал от музыки, которая затмевала его воображение и была гораздо реальнее, чем любая техника. Отец поднял его на руках, чтобы он смог увидеть танки, тяжелую артиллерию и гладкие корпуса новых ракет, утверждавших могущество и величие страны. Но Антона только напугали зловонные, рычащие стальные чудовища. Он с опаской смотрел на них, желая, чтобы они ушли, и снова вернулась прекрасная музыка.
Пилот вертолета генерала Малинского был рядом с ним с тяжелых времен в Афганистане. Майор и пилот первого класса, он взял в привычку обращать внимание Малинского на примечательные особенности, видимые на маршруте их полета. Его молодые глаза были гораздо острее, чем у Малинского, кроме того, у него была сноровка замечать детали, на которые другие люди в каменистых горных пустошах Афганистана не обратили бы внимания.
Но сейчас детали были заметны даже для усталых глаз Малинского. Вертолет летел через ночь в настоящем коридоре из горящих городов и деревень, словно огромными навигационными огнями указывавших им путь.
— Справа появляется Ганновер, — сказал пилот. — Большое скопление огней на один час.
Малинский посмотрел на демоническое пятно света.
— По левому борту вы можете наблюдать, как прожаривается Хильдесхайм, товарищ генерал армии.