Но тема статьи заслуживает внимания, и на ней я позволю себе остановиться. Эта тема — участие русских офицеров, в качестве начальников, руководителей, инструкторов и чинов различных штабов в армии большевиков»…
«Русское офицерство, так ужасно пострадавшее от революции вообще, от большевиков в особенности, тем не менее поставило Красной армии множество своих членов и не только прапорщиков запаса, которые были увлечены потоком революции, или были с самого начала ее активными деятелями, но генералов, полковников и т. д., составивших свое положение при старом режиме, служивших ему верой и правдой, а затем по разнообразнейшим мотивам совершивших решительный volte- face и оказавшихся в рядах Красной армии». — «Как дошли они до жизни такой?» — патетически восклицает автор.
Процесс этот, этот путь у искренних людей был очень сложен и довольно интересен. Одних, ранее чуждых и неинтересовавшихся «политикой», теперь, после того, как необходимость заставила их с нею познакомиться, захватили идеи Октября; других пленил героизм восставших рабочих и крестьян, героический характер пролетарской революции, дерзко и смело бросившей вызов старому миру и не побоявшейся вступить с ним в далеко не равную борьбу; наконец, третьих, сумевших разобраться в международной обстановке, уяснивших себе низость и предательство буржуазных правительств, так называемых держав-союзниц, подогревали националистические соображения. Словом, мотивы были многообразны и сложны. У Деникина же они получают примитивно-упрощенную обрисовку.
«Рядовое офицерство уничтожалось или насильственно привлекалось в Красную армию. Жизнь разделила резко старый офицерский состав на три группы:
В первой — весьма малочисленной — были „стоящие на советской платформе“, — коммунисты искренние или „октябрьские“, во всяком случае настолько скомпрометированные своим близким участием в кровавой работе большевиков, что вне советского строя им выходя не было.
Во второй — столь же малочисленной — так называемые „контрреволюционеры“, невзирая на необычайный гнет, сыск и террор советской власти, работавшие активно' против нее. Работа эта проявлялась в разрозненных вспышках, восстаниях, покушениях, в переходе на сторону „белых армий“ и т. д. Свидетельствуя о высоком самоотвержении участников, это факты имели тем не менее эпизодический характер, мало отражаясь на общем ходе событий.
Наконец, третья группа, — наиболее многочисленная, брошенная в ряды Красной армии голодом, страхом, принуждением, раздоила общую судьбу русской интеллигенции, обратившейся в „спецов“. Страдающие морально или беспечные, нуждающиеся или берущие от жизни все, что можно, они слились в одну массу лояльных советских работников»[43]…
По мнению белой печати русское офицерство «ужасно пострадало от революции вообще и от большевиков в особенности». Белая литература, этому вопросу посвященная, полна описаниями, фактами и фантазией, красочно живописующими ужасы большевистского террора и коммунистического гнета, зверства и насилия над бывшими офицерами, оказавшимися в Красной армии.
Однако, сами белые авторы не считали нужным замалчивать факты, которые говорят с полной убедительностью, что поведение русского офицерства в пролетарской революции было совершенно аналогично поведению французского в революции буржуазной.
Мы приведем, прежде всего, авторитетное свидетельство Деникина:
«Первое время, кроме десятка авантюристов, еще в начальный период революции оторвавшихся от идеологии офицерства и теперь безоглядно шедших с большевиками, весь прочий генералитет, поступивший на службу, был им враждебен. Почти все они находились в сношениях с московскими Центрами и добровольческой армией. Не раз к нам поступали от них запросы о допустимости службы у большевиков… Они оправдывали свой шаг вначале необходимостью препятствовать германскому вторжению, потом „недолговечностью большевизма“ и стремлением „кабинетным путем разработать все вопросы по воссозданию русской армии и пристроить так или иначе, голодных офицеров“.
Жизнь ответила им годами террора „внутренних фронтов“ и прямым участием в междуусобной борьбе. Часть их перешла впоследствии в противобольшевицкие армии, другая была последовательно истреблена большевиками, остальных засосало большевистское болото, в котором нашли успокоение и человеческая низость и многие подлинные душевные драмы».
И дальше:
«Московские Центры поощряли вхождение в советские военные учреждения и на командные должности доверенных лиц, с целью осведомления и нанесения, большевизму возможного вреда. Я лично решительно отвергал допустимость службы у большевиков, хотя бы и по патриотическим побуждениям. Не говоря уже о моральной стороне вопроса, этот шаг представлялся мне совершенно нецелесообразным. От своих единомышленников, занимавших видные посты в стране большевиков, мы решительно не видели настолько реальной помощи, чтобы она могла оправдать их жертву и окупить приносимый самим фактом их советской службы вред.