Пользуясь почти неограниченной властью, коллективы развели сложную сеть шпионства в частях в целях уловления всякой оппозиции, подавляемой самыми суровыми и решительными мерами, до расстрелов включительно; в результате чисто животный страх перед коллективами и ненависть к ним, во вне выражаемые лишь переходом на нашу сторону при первой возможности или дезертирством на родину, так как других средств борьбы с новым злом и придумать невозможно, — красноармейцы, выслеживаемые членами коллективов, боятся друг друга, скрывая намерение дезертировать даже от ближайших друзей, ибо свободное появление (очевидно, выявление. К.С.) мысли и чувства задавлено в корне—„рты закрыты“».
«Перебежчики и пленные, рассказывая подробна и охотно о деятельности коллективов, вместе с тем не могут дать никаких показаний о внутреннем их устройстве и статуте, так как это дело держится в строжайшей тайне».
Весьма любопытно и пикантно это обвинение «коллективов» в «разведении сложной сети шпионства» за… дезертирами. Чудаки эти белые: ведь не было еще армии, в которой бы дезертир так или иначе, готовясь к бегству, «не скрывал своего намерения даже от ближайших друзей» и не испытывал вечного страха за дезертирство! Надо было бы выдумать что-нибудь более остроумное и удачное.
Описав далее на основании «захваченных в одном из боев» «совершенно секретных» документов коллектива Ижемско-Печорского советского стрелкового полка, «датированных маем и июнем текущего года», схему парторганизации в полку, архангельский отдел печати (А. О. П.) приходит в статье к следующим выводам.
«Из изложенного видно, насколько основательны упомянутые выше страх и ненависть мобилизованных красноармейцев к коллективам; последние, представляя в солдатской массе значительное меньшинство держат в своих руках свыше 1000 человек мобилизованных красноармейцев.
Таким образом, новая организация коллективов представляет для советской власти величайшую ее поддержку в армии и, по-видимому, единственную и действительную мощную поддержку (А. О. П.)»
Выше, в начале главы, мы назвали девятнадцатый год годом тягчайших испытаний и для Красной армии и для пролетарской революции, причем отметили, что начинался он, казалось благоприятно.
Действительно, боевое счастье сопутствовало в начале года красным знаменам не на одном только восточном фронте. Минуя северный фронт, как уже описанный, и переходя прямо к западному, можно сказать, что молодые революционные войска проявили себя в начале года в следующем.
Наступавшие на бывшем северном фронте (7 армия) красные части энергично продвигались к Валку и Ревелю, к которому в начале января они подошли на 30 верст. Один из болтливейших белых журналистов по этому поводу замечает[63], что — «Красные дивизии, подошедшие 5 января 1919. г., (т. е. через месяц после ухода германцев) к Ревелю на расстояние тридцати верст, были отброшены с большими потерями отрядами ревельских… гимназистов, которые наспех были организованы местными общественными группами от социал-демократов до народников (к. — д) включительно».
Но эти строки — не что иное, как беспардонная болтовня, так как напор красных частей был настолько стремителен, что эстонцы, не рассчитывая с ними справиться единолично, обращались за помощью к финнам.
По крайней мере, ген. Родзянко, будущий командующий северо-западной армией, определенно свидетельствует[64], что в это, примерно, время, кроме сосредоточенных на Карельском перешейке 48 1/2 тысяч финнов, «на эстонском противобольшевистском фронте находились весьма успешно оперировавшие финские добровольческие отряды».
Несколько дальше Родзянко — в своих «Воспоминаниях» дает вполне ясную характеристику операций красных частей на эстонском фронте.
«В конце февраля месяца противник стал теснить эстонские части, занял линию железной дороги у станции Печоры. У Раппина обозначилось большое сосредоточение его сил, а вместе с тем по всей линии эстонского фронта большевики начали проявлять активные действия. Эстонские части на нашем правом фланге были очень неважные и при первом же натиске большевиков начали весьма поспешно отходить.
Большевики повели энергичное наступление довольно значительными силами от Нового Раппина и вдоль по линии железной дороги Псков — Валк и на Мариенбург, с очевидным намерением разрезать эстонскую дивизию на две части. Положение делалось серьезным, и прорыв эстонского фронта мог стать угрожающим для городов, Юрьева и Верро»[65].