то есть назвала в основном тех ученых, кто подписал «Письмо 13-ти».
И хотя на следующий день академик Н. Г. Хлопин, обращаясь к Лепешинской и аудитории в целом, сказал:
«…нельзя приклеивать обидные ярлыки всем тем, кто не согласен с вами, кто дискуссирует по поводу выдвинутых вами неверных теоретических положений. Я не согласился и не соглашусь с вашим мнением о том, что при существующих ныне условиях клетки могут возникать из какого-либо бесструктурного вещества»86,
и хотя выступивший за ним член-корреспондент АН СССР Д. Н. Насонов, сохраняя завидное уважение к чести ученого,
«…отметил, что проф. Лепешинская, щедро наделяя людей всевозможными эпитетами, не обосновывает серьезно свои обвинения»87,
час лепешинских пробил.
Президиум АМН СССР принял постановление, опубликованное в газете «Медицинский работник», в котором содержался такой пункт:
«Освободить проф. А. Г. Гурвича от обязанностей директора Института экспериментальной биологии и проф. Л. Я. Бляхера от заведования лабораторией того же института… Пересмотреть структуру и направления научной деятельности Института экспериментальной биологии с позиций мичуринского учения…»61.
Были сняты с постов и другие выдающиеся ученые: профессор (в будущем академик АМН СССР) Георгий Францевич Гаузе, академик Лина Соломоновна Штерн (позже арестованная вместе с другими членами Еврейского Антифашистского Комитета, дожившая до смерти Сталина и выпущенная на волю), академик АМН СССР Сергей Николаевич Давиденков, также позже арестованный и сгинувший в заключении, и многие другие.
Наконец-то Лепешинская и ей подобные «ученые» расправились с теми, кто составлял гордость отечественной науки.
В то время Ольга Борисовна стала особенно активно использовать в полемике ударный аргумент: ссылаться на одобрение ее труда Сталиным.
Лепешинская выбрала подходящий момент для ссылок на не подлежащий сомнению авторитет Сталина. «Великий кормчий» во все большей степени «углублялся» в вопросы науки, судил с апломбом и о развитии общественных отношений, и о языкознании, и об экономике, и даже о «революции рабов» в Древнем Риме. В 1946–1947 годах по указанию Сталина были проведены погромы (их называли «дискуссиями») в философии (см. доклад
А. А. Жданова по книге Г. Ф. Александрова «История западноевропейской философии» 24 июня 1947 года89), литературе (доклад Жданова о журналах «Звезда» и «Ленин! рад»90), музыке (доклад того же Жданова в 1948 году91). В результате подверглись осуждению выдающиеся писатели А. А. Ахматова и М. М. Зошенко, крупнейший композитор современности Д. Д. Шостакович, другие деятели культуры и науки. Печально знаменитая «ждановщина» — давление на многообразные формы литературной, общественной и научной жизни — была тем фоном, на котором разворачивались лысенкоизм и лепешинковщина[12]. Ссылки на благосклонное внимание САМОГО СТАЛИНА оказывались в этих условиях эффективнее отрицательных отзывов специалистов. Сталина перестали называть «великим ученым» и «отцом всех наук», а именовали уже «корифеем наук». В соответствии с этими изменениями пирамида, на вершине которой горделиво красовалась фигура усача в шинели, нуждалась в расширении основания, почему, в частности, и было выказано правительственное благоволение таким «трудам», как труды Лысенко, Лепешинской и подобных им в других науках. Следствием такой поддержки были «триумфальная» августовская сессия ВАСХНИЛ, одобренная лично товарищем Сталиным, и возвышение до уровня выдающихся ученых людей типа Трофима Лысенко и Ольги Лепешинской.
IX
Новые «законы» Лысенко
Везде мы встречаемся с несомненными сивыми меринами, которые пропагандируют несомненно полоумные фантазии и бреды и, не обинуясь, присваивают им наименование политических и административных реформ.
Не следует думать, что только одна Лепешинская, используя сложившуюся в СССР политическую систему, пыталась взойти на «научный Олимп» ценой махинаций и обмана. Таких, как она, было много, а поскольку каждый из этих псевдоученых тщился выдать себя за реформатора науки, то в разных областях знаний то и дело появлялись диковинные «открытия», которым мог бы позавидовать барон Мюнхаузен.
Не мог остановиться и Лысенко, который на смену одного провалившегося мифа выдвигал другой. Он не переставал будоражить биологический мир подобными «открытиями». Например, на сессии ВАСХНИЛ в 1948 году он объявил об открытии нового закона, идущего на смену учению Дарвина93, «закона биологического вида», согласно которому один вид может запросто превращаться в другой вид, минуя всякие промежуточные стадии. Спекулируя на философском определении перехода количества в качество, Лысенко уверенно декларировал, что в природе якобы постоянно наблюдается не постепенное эволюционное развитие, а революционные скачки, при которых один вид превращается в другой. Дарвиновскую теорию происхождения видов он именовал теперь «плоской эволюцией», заявляя:
«В результате развития нашей советской, мичуринского направления, агробиологической науки по-иному встает ряд вопросов дарвинизма. Дарвинизм не только очищается от ошибок, не только поднимается на более высокую ступень, но и в значительной степени, в ряде своих положений, видоизменяется»94.
Кто после таких громких деклараций мог недооценить Трофима Денисовича, если он исправил ошибки, допущенные самим Дарвиным, поднялся выше Дарвина.
Вместе с тем никаких данных экспериментального изучения фантастического перехода одного вида в другой в докладе не приводилось. Лысенко просто заверил слушателей, что
«…путем перевоспитания… после двух-трех-четырех-летнего осеннего посева (необходимого для превращения ярового в озимое)… твердая 28-хромосомная пшеница превращается в различные разновидности мягкой 42-хромосом ной пшеницы, причем переходных форм между видами… мы при этом не находим. Превращение одного вида в другой происходит скачкообразно»95.
Разговоры о превращении озимой пшеницы в яровую он вел еще в 1936 году, поучая великого биолога Николая Ивановича Вавилова, что-де он, Вавилов, проморгал выдающееся открытие, не заинтересовавшись таким переходом. Но теперь старая идея обрела совсем уж диковинные очертания. «Превращения» видов друг в друга, как оказалось, запросто происходят в Армении, где вроде бы имеются особые условия, способствующие таким переходам. Наслушавшись речей Лысенко, некто М. Г. Туманян еще в 1941 году сообщил в лысенковском журнале «Яровизация»96 о превращении твердой пшеницы в мягкую. По его описаниям, завозимая из Грузии твердая пшеница Татух превращалась за несколько лет культивирования в Армении в мягкую пшеницу Гюльгяни.
Семь лет это «выдающееся открытие» оставалось без должного к нему внимания, как вдруг, словно по команде, во многих контролируемых лысенкоистами журналах были опубликованы статьи об аналогичных чудесах. Первым «подтвердил» Туманяна В. К. Карапетян97. Именно на него ссылался Лысенко в своем докладе на Августовской сессии ВАСХНИЛ, когда говорил о превращении одного вида пшеницы в другой вид.
В. К. Карапетян пришел к такому заключению, работая под непосредственным началом Лысенко в Горках Ленинских под Москвой с 1944 по 1947 год. Научное описание его экспериментов так никогда и не было опубликовано (из статей Карапетяна, в том числе и из той статьи, которая была опубликована в «Агробиологии» и которую и Карапетян и Лысенко постоянно упоминали как главную научную работу, ничего понять было нельзя). Получалось, что лысенкоисты просто констатировали факт превращения, при этом даже отсутствовало ботаническое описание свойств растений нового вида.
12
24 февраля 1986 года к 90-летию со дня рождения А. А. Жданова в газете «Правда» появилась статья В. Глаголева «Из поколения большевиков», в которой говорилось:
«Велики заслуги А. А, Жданова в годы послевоенного социалистического строительства. Видный теоретик, пропагандист идей научного коммунизма, он много сделал для улучшения идеологи чес кон работы партии…
…Он был страстным публицистом. Его выступления отличали принципиальность, не допускающая никаких отклонений от генеральной линии партии, никаких компромиссов с враждебной советскому народу идеологией, жгучая ненависть к классовому противнику»92.