Конечно, правомерен вопрос: неужели Сталин и его приближенные не понимали, что от этих псевдоученых государство получит одни лишь беды? Неужели они не осознавали хотя бы частично, что промах любимчиков сталинской фортуны рикошетом ударит по ним и погребет под собой идеалы построенной Лениным и Сталиным империи зла? Эти непростые вопросы не могут решаться походя, хотя мне кажется, что примеры, описанные в книге и касающиеся личной вовлеченности Сталина в расцвет шарлатана Лысенко и шарлатанки Лепешинской, не выглядят случайными ошибками вождя. Как он, обладавший полнотой информации о процессах, идущих в стране, и настроениях, которыми его страна живет, мог не разобраться в том, что его примитивно надувают ловкие мошенники?! Ведь в его распоряжении были ученые Н. К. Кольцов, П. Н. Константинов, И. А. Рапопорт, В. Я. Эфроимсон, П. Л. Капица, а позже А. Д. Сахаров и сотни других, способных предоставить ему независимую экспертную оценку. Чего же он их не спросил? Да он же ненавидел свободомыслящих и тем более свободу личности, он создал царство несвободы и хотел его укрепить. Он хотел быть обманутым и потому пытал своих недавних соратников, требуя, чтобы они публично признались в том, что они шпионили против него, замышляли заговоры с целью убить его, разваливали государство и сыпали песок в движки несущейся в пропасть огромной махины. Уж кто знал точно, что все самооговоры выбиты его малютами скуратовыми в подвалах НКВД, — так это Сталин.
Эти вопросы требовали и потребуют еще долгого анализа. Мне кажется, что предлагаемая на суд читателей настоящая книга добавляет фактов к пониманию затрагиваемых вопросов, позволяет сделать некоторые обобщения и потому вполне своевременна. Она может оказаться полезной для анализа важной проблемы соотношения личности и государства, роли диктата (в особенности политического) в удушении науки, анализа поведения отдельного человека в условиях несвобод.
Те примеры в книге, которые показывают нам ученых, не поддавшихся диктату и не убоявшихся встать на путь борьбы с лысенковшиной, исключительно важны для того, чтобы понять, что полностью задавить общество коммунистам не удалось. Оставшиеся непокоренными индивидуумы выписали своей судьбой индульгенцию этому недавно еще больному обществу и дали ему вексель на выживание.
Этой мыслью — уважением к мужеству немногих, оставшихся самими собой и пренебрегших реальными ужасами репрессий, — я хочу завершить предисловие к российскому изданию книги.
Выражаю свою искреннюю признательность людям, которые помогли осуществить это издание: А. Либину, А. Г. Асмолову, Д. И. Фельдштейну, С. К. Бондыревой и Ю. А. Пашковскому. Я прошу тех, кто захочет указать на недостатки книги или поделиться своими соображениями, написать мне по адресу: Dr. Valery N. Soyfer, Distinguished University Professor, MSN 3E1, George Mason University, Fairfax, VA 22030, USA.
Октябрь 1998 г.
Фэйрфакс, США
Введение
Мне было неполных 12 лет, когда я узнал, что есть опасные враги коммунистов — генетики, изучавшие закономерности передачи потомству наследуемых признаков и искавшие внутриклеточные структуры, в которых содержалась бы информация об этих признаках. Ученые-генетики работали и на Западе и в СССР. Оказывается, те, кто работал на Западе, занимались этими делами с одной целью: помочь закабалить рабочих и крестьян в капиталистических странах, а те, кто подпевали им в СССР, были просто вредителями. Хорошо, что у нас появился народный самородок, замечательный советский ученый, родом из колхозников, который злые происки врагов распознал, все про гены выяснил и понял, что на самом деле их выдумали на Западе. Имя его Трофим Денисович Лысенко, его хорошо знает лично Сталин, который и распорядился выкорчевать из советской науки всех, кто занимался вредным для страны делом.
Произошло это летом 1948 года. Еще я понял, что отечественные генетики и сами ничего хорошего для страны не делали, и Лысенко палки в колеса ставили. Теперь настала пора, когда с ними разберутся по-революционному. Именно об этом Лысенко объявил всей стране на состоявшейся в августе 1948 года сессии Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина (ВАСХНИЛ), где и была завершена долгая борьба генетиков и сторонников так называемой «мичуринской биологии».
Много позже, когда я стал студентом, я постепенно сам разобрался в том, что на самом деле прилагательное «мичуринская» не имело никакого отношения к деятельности плодовода-любителя Ивана Владимировича Мичурина (1855–1935), скончавшегося до того, как лысенкоисты начали эксплуатировать его имя в своих целях. Я проштудировал все четыре тома красочно изданных заметок и дневниковых записей Мичурина, старавшегося выводить новые сорта плодовых культур (сейчас они практически исчезли из российских садов), прочел несколько книг о нем и пришел к выводу, что в рассказах «мичуринцев» все было перевернуто с ног на голову. А позже я услышал от Николая Николаевича Соколова — ученика Н. И. Вавилова и в годы моего студенчества ставшего известным профессором-цитогенетиком, что Мичурин лично один раз видел Лысенко, но тот ему не понравился. Соколов был в молодости послан Вавиловым поработать у Мичурина, чтобы познакомиться с его методами, а заодно познакомить Мичурина с методами классической генетики. Став позже исследователем, я познакомился довольно близко с Соколовым, и он рассказал мне как-то (насколько я помню, в 1964 году), что Лысенко в начале 30-х годов приезжал в город Козлов с группой колхозников — его сторонников и, не будучи человеком стеснительным, заявился незваным к Мичурину домой. Хозяин вышел на крыльцо, чтобы расспросить пришельца, по какому поводу он его побеспокоил. Как говорил мне Соколов, манера разговора Лысенко была столь вызывающе нахальной, что строптивый старик, не обинуясь, попросту спустил незваного и неприятного гостя с крыльца, захлопнув за собой дверь. Это, впрочем, не помешало Лысенко позже делать вид, что единство его и Мичурина взглядов полное.
Почему же лысенкоистам было важно прикрыться именем Мичурина, как шитом? Дело было вовсе не в единстве взглядов. На самом деле, Мичурин, хоть и отзывался о генетике несколько лет крайне отрицательно (так, в частности, клише «пресловутые гороховые законы Менделя» было запущено в обиход именно им), с течением времени поменял свои взгляды и стал уважительно относиться к создателю законов генетики И. Г. Менделю. Трансформация взглядов на законы генетики, открытые Менделем, произошла под влиянием академика Н. И. Вавилова, коего Мичурин искренне уважал. Ведь именно Вавилов «вытащил» имя Мичурина на свет, обратив на него внимание самого Ленина (с помощью своего друга — личного секретаря Ленина Н. П. Горбунова). Мичурин, не без воздействия Вавилова, поменял и свои политические взгляды на противоположные: перед революцией 1917 года он — потомственный дворянин и землевладелец — писал письма в газеты с призывами объединиться вокруг царского трона и дать, пока не поздно, отпор смутьянам-революционерам, но после революции сообразил, что теперь надо сменить пластинку и начать превозносить новые власти. Он открыто перешел на сторону партии Ленина, печатал преданные заявления в газете, выступал по радио, снимался в кинохронике, обменивался письмами с вождями, его посетил «всероссийский староста» М. И. Калинин. После смерти Ленина плодовод-любитель получил несколько приветственных строк от самого Сталина, и в короткий срок его имя приобрело в Стране Советов колоссальную популярность: он был награжден советскими орденами, город Козлов, в котором он жил, был переименован в город Мичуринск, власти инициировали движение любителей селекционеров под именем мичуринцев, кружки мичуринцев возникли в школах (в каждой отдельной школе в стране!), слово «мичуринец» стало нарицательным.