Именно этим — обещанием значительно увеличить урожай ность пшеницы без особых затрат и сложных ухищрений — и пленил Лысенко сначала руководителей сельского хозяйства Украины и Москвы, а затем и партийное руководство, включая самого Иосифа Сталина. Не учтено же было обстоятельство, из вестное с середины прошлого века: при посеве обработанных холодом проростков озимой пшеницы и высеве их весной как яровых (при яровизации озимых) только малая часть проростков сохранялась. Большая часть проростков погибала от непривычных условий, и все надежды на получение более высокого урожая рушились. Но Лысенко не верил в то, что наследственная природа растений — вещь консервативная, он полагал, что надо пару лет повысевать озимую пшеницу весной и она при выкыет к такому обращению, наследственность пшеницы изменится в сторону, нужную людям. Именно в этот принцип легко то изменения породных свойств организмов он и верил, как верили тогда многие коммунисты, что стоит взять им власть свои руки, как люди моментально изменятся.
Стоит кратко остановиться на причинах этой озабоченност. урожаями зерновых культур. Россия в течение XIX и начала X веков вплоть до революции была крупным экспортером первоклассного зерна (кстати, именно сорта озимой пшеницы давал самое ценящееся на мировом рынке зерно). Сразу после революции зерновое хозяйство оказалось разрушенным, продналог-продразверстка довершили процесс развала на селе, но затем, к середине 20-х годов нашего столетия, положение стало выправляться. Новая Экономическая Политика (НЭП), система поощрения частных производителей дали заметные всем положительные результаты, и 20 июня 1924 года передовая статья газеты «Известия» была посвящена факту, рассматривавшемуся через призму политических достижений: СССР снова оказался способным вывезти на мировой рынок излишки пшеницы.
«Выход советского хлеба на мировой рынок, — писал автор передовицы Вл. Виленский (Сибиряков), — является фактором огромного международного значения. Будущий историк, характеризуя переломный период в истории наших международных отношений, вероятно, скажет: переломный момент в международных отношениях к Советскому Союзу начался после того, как советский хлеб появился на мировом рынке и фактом своего появления засвидетельствовал, что врагам советской власти больше не на что надеяться, ибо Советский Союз вступил на путь хозяйственного возрождения»8.
Причину успеха такие руководители страны, как Н. И. Бухарин и А. И. Рыков, видели в предоставлении хозяйственной самостоятельности индивидуальным крестьянам, стимулировании свободного товарооборота. Выступая 3 июля того же года на V Всемирном конгрессе Коминтерна в Москве при обсуждении итогов Новой Экономической Политики, тогдашний председатель правительства А. И. Рыков даже озаглавил раздел о сельском хозяйстве следующим образом: «Крестьянский двор — основа нашего сельского хозяйства» и сказал:
«Отличительной чертой нашего сельского хозяйства является то, что оно есть сельское хозяйство мелкое, хозяйство крестьянского двора. Мы совершенно не имеем крупных латифундий, крупных имений, фабрик зерна или мяса. Из земель, которые были конфискованы во время Октябрьской революции… в количестве более 30 000 000 десятин (1 десятина = 1.1 га. — В. С.), мы почти все раздали крестьянам. В руках государства осталось и удобных и неудобных земель что-то около 2 миллионов десятин, которые должны быть использованы для организации показательных хозяйств, семеноводства, коневодства и т. д., и т. п. Основой всего сельскохозяйственного производства, его рабочей ячейкой является крестьянский двор. Этих дворов насчитывается 18–20 миллионов Эти 18–20 миллионов еамостоя- тельных земледельческих хозяйств работают на основе свободного товарооборота»9.
Такая политика привела к крупному успеху. Как утверждал Рыков, к 1923 году советская Россия впервые не только полностью обеспечила свои внутренние нужды (в чем можно сильно сомневаться, читая статьи в газетах того времени, в которых немало писалось о голодных детях и стариках), но и смогла экспортировать за границу около 3 млн. тонн зерна. «Мы имели (в 1923 году. — B.C.) избыток хлеба, по покрытии всех потребностей в республике, более 200 миллионов пудов [3 млн. 200 тыс тонн]», — сообщил Рыков10.
Правдивая статистика всегда была не только трудным орешком для большевиков, но чаще всего нежелательным делом, и сказать уверенно, что приведенные Рыковым цифры были точными, сегодня нельзя. Однако как политический жест, призванный оправдать действия Ленина и его приверженцев, внедривших НЭП, такое заявление было важным. Сама политика НЭП’а, как и ее дивиденды, многим большевикам, на знаменах которых было написано «равенство», казалась чуждой и вредной, а экономические уловки тех, кто девальвировал идеологические принципы и расшатывал политические устои учения Маркса о ненависти к частным хозяйчикам (читай: эксплуататорам и кулакам), рассматривались посягательством на основы нового строя. К тому же звериная борьба за власть в верхушке партийного руководства между Сталиным и ленинцами, оставшимися после смерти Ленина сиротами, шла почти в открытую.
Борясь за гегемонию в партии, Сталин решил, невзирая ни на какие экономические доводы, повести борьбу против ядра партийного и государственного руководства. И Рыков, и Бухарин, и все стоявшие на их платформе руководители были обвинены в ошибках, а затем оказались отброшенными и развивавшиеся ими представления о путях развития сельского хозяйства Прозвучал призыв к коллективизации — сначала более осто рожный, уповавший на формирование сознательного отношения крестьянства к идее коллективного, а значит, и социалистического труда, а затем смененный полицейским и силовых загоном всех крестьян в колхозы. Поголовная коллективизаций сельского хозяйства, сопровождавшаяся невиданными зверствами, высылкой под видом кулаков лучших земледельцев, привела сельский сектор экономики к краху, страшному голоду и смерти миллионов людей. Как это нередко бывает в эпоху потрясений одна беда следовала за другой: добавила тягот суровая засуха 1928 года, охватившая практически все земледельческие зоны России.
Как раз в этот момент подоспело предложение Трофима Лысенко, взбудоражившее умы многих большевистских руководителей. Ведь по сути он обещал мигом увеличить урожаи пшеницы, да еще не потратив при этом ни одной лишней копейки, а заодно пристроив к работе миллионы крестьян в зимнюю пору. Теперь они должны были каждодневно следить за намачиванием всего посевного зерна озимой пшеницы, проращивать семена до состояния маленьких проростков, перелопачивать все зерно с проростками, выносить на мороз, затем следить за ним, высевать весной как зерно яровое (отсюда и термин «яровизация»), и т. д., и т. п. В политическом смысле этот шаг был также важным: вместо того, чтобы шушукаться по углам в полутемных избах зимой, когда у крестьян было больше времени обдумывать житье-бытье и судьбу сосланных и изничтоженных родных и соседей, им нашлось занятие — полезное дело яровизации «воплощать в жизнь».
На Украине горячим пропагандистом лысенковской идеи «яровизации» озимых стал нарком земледелия этой республики Александр Григорьевич Шлихтер (1868–1940), в Москве не менее пылким покровителем «новатора» стал любимец Сталина той поры — нарком земледелия СССР Яков Аркадьевич Яковлев. А в 1935 году, выступив дважды в присутствии Сталина на встречах с колхозниками-ударниками, Лысенко удостоился личной похвалы Сталина, и с тех пор он неизменно привлекал внимание главного партийного вождя.