КРАСНАЯ БОРОДА
Сумасшедшая
Подойдя к воротам, Нобору Ясумото остановился и задумчиво поглядел на сторожевую будку. К горлу подкатывала тошнота, голова раскалывалась с похмелья.
— Значит, это и есть больница Коисикава, — пробормотал он.
Нобору разглядывал будку, а сам продолжал думать о Тигусе, воспоминания о которой не давали ему покоя. Высокая, стройная, с удлиненным овалом лица и чуть вздернутым носиком... Стоило нечаянно прикоснуться к ней, как белокожее лицо заливалось краской, а глаза затуманивались. Она и сейчас стояла перед ним, точно живая, и, казалось, манила к себе.
— Ведь мы разлучались всего на три года! — прошептал он. — Отчего же ты меня не дождалась. Тигуса?..
Незнакомый юноша подошел к воротам, потом обернулся и поглядел на Нобору. Одежда и прическа выдавали в нем врача. Нобору очнулся от своих грез, подошел к будке и назвал свое имя сторожу. Незнакомец, по-видимому, услышал.
— Так вы и есть господин Ясумото? — спросил он.
Нобору кивнул.
— Пропусти, — приказал юноша сторожу. — Я сам его провожу... Позвольте представиться, меня зовут Цугава. — Он церемонно поклонился. — Я с нетерпением ожидал вашего приезда.
Нобору вопросительно поглядел на него.
— Видите ли. теперь, когда вы здесь, я смогу покинуть эту больницу.
— Меня пригласили сюда на работу, но я не знал, что приду на ваше место. — смущенно пробормотал Нобору.
— Я слышал, вы ездили практиковаться в Нагасаки. Долго там пробыли?
— Чуть больше трех лет. — Нобору вновь вспомнил о Тигусе и нахмурился.
— А здесь тяжко, так тяжко, что хуже не бывает. — пожаловался Цугава. — Пока на собственной шкуре не испытаешь — не поймешь. Больные — вонючие, завшивевшие, неграмотные бедняки; жалованье мизерное; ко всему прочему нами помыкает Красная Борода — нет спасения от него ни днем, ни ночью. Я теперь проклинаю тот день, когда решил стать врачом.
Нобору промолчал. Он вовсе не думал, что надолго застрянет в этой жалкой больнице. Нобору рассчитывал на должность консультанта, поскольку накопил изрядный опыт во время практики в Нагасаки. Этот юноша, по-видимому, ошибается, утверждая, будто Нобору прибыл ему на смену.
Они прошли с полсотни шагов по дорожке, усыпанной влажным от росы гравием, и остановились перед входом. Здание больницы было старое, запушенное; козырек над дверью покосился, черепица на кровле местами осыпалась.
Цугава подвел Нобору к боковой двери и показал ящик для уличной обуви. Они зашагали по длинному коридору к приемной, битком набитой пришедшими на осмотр стариками, женщинами и детьми. Воздух в приемной был спертый, остро пахло то ли гниющими фруктами, то ли помойкой.
— Это приходящие больные, — пояснил Цугава. — Их здесь осматривают и бесплатно выдают лекарства. Несчастные! Разве это жизнь? Жалкое существование... Уж лучше умереть. — Он брезгливо покосился на больных и пошел дальше.
Миновав галерею, они повернули направо и остановились у закрытой двери. Цугава громко назвал свое имя.
— Входи, —донесся изнутри низкий, приятный голос.
— Красная Борода. — шепнул Цугава и, подмигнув Нобору, раздвинул сёдзи[1]. Они оказались в обширной комнате площадью не менее двенадцати дзё[2]. Вдоль стен стояли шкафы из светло-коричневого дуба. Верхние полки были забиты книгами, внизу — выдвижные ящички с табличками, на которых каллиграфическим почерком надписаны названия лекарств. Свет из невысокого оконца падал на могучие плечи и пепельные волосы старика, сидевшего спиной к двери.
Цугава, поклонившись, сообщил, что привел господина Нобору Ясумото. Старик не ответил и продолжал что-то писать, склонившись над низеньким столиком. Он был одет в мышиного цвета кимоно с узкими рукавами и такого же цвета шаровары. Шаровары были довольно странные — узкие, завязанные тесемками чуть повыше щиколоток, со складками на поясе.
Комната, по-видимому, не отапливалась, в выходящее на северную сторону окно редко заглядывало солнце, и пропахший лекарствами воздух холодил кожу.
Наконец старик отложил в сторону кисточку для письма и повернулся к вошедшим. У него был высокий с залысинами лоб, квадратное лицо густо заросло бородой. Под кустистыми бровями детским любопытством блестели глаза. А в насмешливом изгибе плотно сжатых губ было что-то от древнегреческих киников — они выдавали острый ум и непоколебимую волю.
«В самом деле Красная Борода», — подумал Нобору. Борода была рыжевато-бурой, но в сочетании с бледным, словно высеченным из камня лицом почему-то и вправду отсвечивала красным. Трудно было определить возраст старика: в нем естественным образом соединились мужественность и решительность сорокалетнего и спокойная рассудительность старца на пороге шестидесяти.
Нобору с поклоном назвал себя.
— Кёдзё Ниидэ, — представился Красная Борода, беззастенчиво разглядывая Нобору. Потом, видимо, что-то окончательно для себя решив, добавил: — С сегодняшнего дня зачисляю тебя практикантом. О доставке твоих вещей мы позаботимся.
— Но меня приглашали только для консультаций. — растерянно пробормотал Нобору.
— Дело решенное. — отрезал Красная Борода и, обернувшись к Цугаве, сказал: — Проводи его в комнату.
2Так Нобору стал практикантом в больнице Коисикава, хотя это его совсем не устраивало. Он поехал повышать свои знания в Нагасаки затем, чтобы впоследствии занять должность врача при бакуфу[3]. За него хлопотал друг отца, главный медик бакуфу Амано, давно уже обративший внимание на талантливого юношу.
— Как же это вас угораздило оказаться в нашей больнице, имея такого покровителя? — удивился Цугава, выслушав рассказ Нобору. — Теперь-то вам придется навсегда распрощаться с вашей мечтой — ничего не поделаешь! Но не расстраивайтесь, вы, кажется, понравились Красной Бороде, а это кое-чего стоит.
Цугава провел его по коридору и постучал в крайнюю дверь. Эту комнату занимал Мори — тоже практикант. Он выглядел крайне изможденным и усталым.
— Как же, наслышан! — приветствовал Мори новичка. — Жизнь здесь, скажу откровенно, нелегкая, но при желании можно многому научиться — и это главное.
Мори говорил мягко, но что-то в его голосе напоминало завернутую в вату бритву. А в глубине ясных, спокойных глаз таилось упорство. Нобору заметил, что он совершенно игнорирует Цугаву — оставляет его слова без ответа и даже не глядит на него.
— Мори — средний сын зажиточного крестьянина из Сагами, — шепнул Цугава, когда они вышли в коридор. — Он очень талантлив, а меня почему-то невзлюбил.
Нобору промолчал.
Следующей была комната Цугавы, а та, что за ней, предназначалась Нобору. Окна всех комнат выходили на север, поэтому в них царил полумрак. Вместо циновок на полу лежали тонкие подстилки, и это вызывало ощущение холода. У окна стоял ветхий столик, подле него лежала плетенная из травы круглая циновка для сидения. У растрескавшейся стены — сколоченный из простых досок шкаф.
— Почему нет циновок? — удивился Нобору.
— Увы... — Цугава развел руками. — И здесь, и в больничных палатах вместо циновок тоненькие подстилки, так что постель приходится стелить почти что на голом полу.
— Как в тюрьме, — сердито пробормотал Нобору.
— Все жалуются, особенно больные, хотя они бедняки и должны понимать, что особого комфорта в бесплатной больнице ждать не приходится... А на одежду вы обратили внимание?
Нобору вспомнил, как были одеты Красная Борода и Мори. Цугава ему объяснил, что форма у всех врачей одна — зимой и летом, а халаты у больных — на тесемках. Дернул за тесемку — и сразу можно приступать к осмотру. Для врачей удобно, а больным не нравится: мол, и палаты похожи на тюремные камеры, и халаты под стать тюремным.
— И давно здесь такие правила?
— Это все выдумал Красная Борода. — Цугава пожал плечами. — Он тут словно единовластный повелитель. Как врач он талантлив и предан своему делу. Многие даймё[4] и богачи прямо в рот ему смотрят, но здесь, в больнице, его просто терпеть не могут — считают настоящим деспотом.