— Вы так говорите, потому что устали, вам обязательно надо отдохнуть, — тихо сказала О-Юки.
Нобору пошел к себе. Разговор с О-Юки расстроил его. Ему было стыдно. Стыдно не только за то, что он наговорил О-Юки, — он ощутил противоречие между своими словами и поступками. И дело здесь было не в упрямстве. Он лишь откровенно сказал вслух то, о чем постоянно размышлял. А теперь он уже не мог не признать: работа в больнице Коисикава, да и сама личность Ниидэ его привлекали — и очень сильно. И вот он без всякого принуждения надел медицинский халат, который вызывал у него отвращение. Правда, к тому был свой повод, но он никогда бы этого не сделал, не произойди в его взглядах перемены. Повод же был вполне заурядный — просто на него подействовало замечание одного пациента.
В районе Накатомидзака есть квартал, прозванный «Барсучьими норами». Там ютился самый бедный люд. Нобору часто сопровождал туда Ниидэ. По поручению Красной Бороды он наблюдал больного Сахати — человека лет сорока пяти, довольно упитанного. Глядя на Сахати, трудно было поверить, что он страдает тяжелой формой туберкулеза.
— Заставьте его лечиться, — не раз уговаривал Нобору управляющий ночлежным домом Дзибэй.
Ниидэ предписал Сахати соблюдать полный покой. Тот всякий раз согласно кивал головой. Он и правда ложился в постель, когда поднимался жар или чересчур донимал кашель, но чуть становилось легче, как он тут же вставал и принимался за работу. Когда Ниидэ ругал его, Сахати лишь смущенно улыбался, почесывал затылок, без конца кланялся и повторял:
— Вот только эту работу закончу — и сразу в постель. Честное слово.
В молодости Сахати был женат, но не прожил с женой и полугода, развелся и с тех пор вел жизнь холостяка. Он был отличным мастером по изготовлению колесных спиц и неплохо зарабатывал, но на себя денег почти не тратил, а раздавал их нуждающимся.
Однажды Сахати осуждающе спросил, почему Нобору не носит медицинский халат больницы Коисикава.
Нобору ответил, что такая форма одежды нигде не утверждена, а придумал ее Ниидэ, поэтому каждый врач вправе решать сам: носить или ходить в своем.
2Сахати отвел глаза в сторону и задумчиво произнес:
— Этот халат — словно знак спасения для страждущих. Увидишь человека в таком халате и знаешь: это доктор из больницы Коисикава. Бедняков вроде нас не очень-то заманишь в тамошнюю больницу — ведь там условия непривычные. Но когда мимо твоего дома проходит доктор оттуда, невольно хочется зазвать его к себе, чтобы он полечил твои хвори. Вот почему я считаю: носить такой халат — почетно.
Ниидэ ценил придуманный им халат за другое: он не стеснял движений, обеспечивал чистоту; его легко можно было сменить, если он загрязнялся при осмотре; благодаря дешевизне халаты меняли зимой через день, а летом — ежедневно. Вот почему Ниидэ обязал весь медицинский персонал больницы пользоваться такими халатами. А теперь, после сказанного Сахати, халат приобрел для Нобору новый смысл...
— Какой же я болван! — бормотал он, возвращаясь к себе после встречи с О-Юки. — «Прославиться и сколотить состояние — вот изначально присущее человеку... естественное желание...» Какую же чушь я наговорил О-Юки, да еще будучи в этом замечательном халате!
Проходя мимо кабинета Ниидэ, он внезапно услышал за дверью ругань и стоны, напоминавшие звериное рычанье. Нобору испугался и поспешил в свою комнату, но его перехватил Мори.
— Зайди на минутку, дело есть, — шепнул он.
— Какие могут быть дела на голодный желудок?
— Я тоже еще не завтракал. Заходи.
Нобору нехотя вошел.
— Господин Ниидэ сейчас очень возбужден. Вот я и решил предупредить тебя: будь поосторожней.
— А что, собственно, случилось?
— Ниидэ вызвали в опекунский совет, он прихватил с собой и меня. Его пригласил сам господин Мацумото. В присутствии управляющего больницей Когава он потребовал, чтобы Ниидэ прекратил прием приходящих пациентов и сократил расходы на треть. Нам уже давно запретили лечить приходящих, мотивируя тем, что нужны дополнительные средства на расширение больницы. Но как можно отказать этим несчастным? Сейчас мы вдвое увеличили число стационарных больных, довели число мест до ста пятидесяти, а приходящих все равно много — от трехсот пятидесяти до семисот человек в год. Причем это по большей части бедняки, у которых нет денег, чтобы обращаться к платным врачам. И с тех пор, как Ниидэ возглавил больницу, он приказал принимать приходящих, а опекунский совет делал вид, будто не замечает этого. А сейчас опекуны вновь официально предложили прекратить прием, да еще хотят урезать расходы на содержание больницы.
— Но ведь должна быть какая-то причина?
— Причина есть. В семействе сегуна[12] произошло радостное событие, и потребовалась крупная сумма.
— Радостное событие?
— Любимая наложница сегуна родила дочь. Его семейство вне себя от радости и вознамерилось пышно отпраздновать, а это требует денег — и немалых. Вот опекуны и намекнули Ниидэ. Тот рассвирепел: «Если в доме сегуна произошло радостное событие, пусть лучше выпустят заключенных из тюрем и раздадут бедным рис и деньги», — кричал он, мечась по комнате, однако сказать им не решился, ведь это означало бы возводить хулу на высшую власть, да и положение у него сейчас не слишком прочное — вот это больше всего и выводит его из себя. Он ответил: «На сокращение расходов согласен, но прекратить осмотр и лечение приходящих больных не могу. Они бедны и нуждаются в нашей помощи. Бросать их на произвол судьбы — значит сознательно обрекать на смерть. Я не пойду на такой шаг и прошу еще раз обдумать ваше решение».
Тем временем раздались звуки гонга, приглашавшие к завтраку. Мори прервал свой рассказ, но они не поспешили, как обычно, в столовую, а тихо сидели, прислушиваясь к ударам гонга.
— А как себя вел господин Когава? — после долгого молчания спросил Нобору.
— Молчал. Он управляющий больницей и стоит между Ниидэ и опекунами, но ни ту, ни другую сторону не поддерживает Пойдем завтракать, что ли? Только будь осторожен, постарайся не навлечь на себя гнев Ниидэ — он сейчас не в себе.
Ниидэ в самом деле с утра был в плохом настроении, хотя внешне этого не выказывал, не кричал, не грубил, но было видно, что он едва себя сдерживает. Пока он осматривал вновь поступивших больных и прописывал лекарства, Мори и Нобору были рядом и время от времени настороженно переглядывались.
«А этот Мори неплохой парень, по крайней мере он человечнее, чем Цугава», — решил Нобору, испытывая к нему все большее расположение. Он вспомнил, как Цугава презрительно называл Мори «деревенщиной». Он и сам до сегодняшнего дня был того же мнения, но теперь пришел к выводу, что у Мори есть чему поучиться.
Покончив с рецептами, Ниидэ спросил у Нобору:
— Как себя чувствует Сахати из «Барсучьих нор»?
— Без особых изменений, — ответил Нобору.
— Мне надо кое к кому заглянуть. Пойдешь со мной.
3Первым на очереди было посещение правителя края Мацудайры. По дороге к его особняку Ниидэ не переставал ворчать:
— Какое у них на это право? По чьей милости оно им предоставлено? Другое дело, если бы в стране царил хаос, но ведь сейчас повсюду мир, спокойствие и порядок. Так почему же они от имени властей предержащих творят зло и беззаконие? Но нас не так просто обвести вокруг пальца! Пусть меня считают старым и глупым добряком, но я еще не так одряхлел и не настолько добренький, чтобы закрывать глаза на их подлые махинации. Я не стану молча склонять голову перед политиками, презирающими бедного человека, унижающими человеческое достоинство!
Он ненадолго умолк, почесывая бороду, потом продолжал:
— На беззаконие ответим беззаконием, на жестокость — жестокостью. Тех, кто заставляет слабых страдать, надо заставить страдать самих. Разве это не справедливо?