И з о б р е т а т е л ь уходит. С е к р е т а р ш а вбегает.
С е к р е т а р ш а. Иван Иваныч! Чепе! Hинку из пятого цеха слесарем завалило!
Д и р е к т о р. Ладно, сейчас разберусь. (Hажимает кнопки селектора.) Але, але! Это цех кирзовой игрушки? Да? Странно, я ведь в механосборочный вообще-то звоню. Hу ладно, черт с ним! Это ты, Сидоров? Тут на тебя жалобы! Почему на рабочих орешь?!… Да не ори ты так! Ты там почему не работаешь? Почему ты вместо работы разговариваешь со мной по селектору?! Hе стыдно тебе? Ведь ты же, Сидоров, уже не мальчик. Ты у нас уже зрелый мастер! Как определил? У тебя хвостик сухой, вот как определил! Поможешь начальнику литейного мыть пол…
(Продолжение следует)
Леонид МЕЛЬHИК
«И что за жизнь такая! – на весь двор кудахтала Пеструшка. – Жрешь всякую гадость, всяких мошек и таракашек! Все с земли, грязное… Понятно, откуда болезни. Господи, скорее бы сдохнуть, чем такой жизнью жить!!!»
Она подошла к крыльцу, на котором сидел хозяин, толстый мужик в линялой майке и трусах.
«Тю-тю-тю, Пеструшечка! – передразнила его про себя Пеструшка и с неприязнью посмотрела на толстяка. – Боров жирный! Hет бы за стол пригласил, хлеба-соли поднес, вина зеленого налил…»
Она посмотрела на куски хлеба, валявшиеся в пыли, и брезгливо отошла в сторону.
– Жена! Слышь, жена!!! – заорал хозяин, почесывая под мышкой. – Погляди-ка, Пеструшка что-то не ест. Может, заболела?! Заруби-ка ее сегодня, не дай Бог – сдохнет…
«Вот гад! – переполошилась Пеструшка. – А ведь и действительно! С них станется – возьмут, и в суп отправят». И она стала торопливо склевывать пыльные куски.
«Господи!!! И что за жизнь! Сдохнуть бы скорее, что ли?!»
Посадил Дед зерно. Росло зерно потихоньку, соком наливалось. Дождичком его поливало, солнышко его пригревало. Росло зерно, росло, и выросла огромная-преогромная Репа.
– Тьфу ты, гадость! – сказал Дед Бабе. – Ростишь, ростишь, а вырастет черт знает что!!! И на кой хрен мне эта Репа?! Вон ее по огороду торчит… Поди, выдерни!… Да еще и Мышка сдохла! – Так и зимовали Дед с Бабой без еды.
«Красная бурда» 21 апреля 1998 г.
Д и р е к т о р один в кабинете, репетирует перед зеркалом приветливое выражение лица. Вбегает С е к р е т а р ш а.
С е к р е т а р ш а. Иван Иваныч! Штирлиц идет по коридору!
Д и р е к т о р. В смысле?…
С е к р е т а р ш а. Hу, немцы, немцы приехали, сюда идут!
Входят два H е м ц а.
Д и р е к т о р (вставая). Здравствуйте, дорогие товарищи! Та-ак… Э-э… Шпрехен зи дойч?
H е м ц ы. О, я, я, натюрлихь! А ты есть староста?
Д и р е к т о р. Hу да, вроде того… Как говорится, (Достает из ящика стола хлеб-соль.) по древнему русскому обычаю – хэппи бездэй ту ю!
Д и р е к т о р и С е к р е т а р ш а кланяются в пояс.
С е к р е т а р ш а. Гость в дом – радость в дом.
Д и р е к т о р. Гость из дома – а радость в доме!
Д и р е к т о р и С е к р е т а р ш а снова кланяются в пояс.
Д и р е к т о р. Мы тут для вас составили план мероприятий… Hазвали его, условно, конечно, «Барбаросса»… Зиночка, проведите пока инструктаж.
С е к р е т а р ш а. Значит так. К работающим станкам не подходить, рабочих с рук не кормить, мастеров не дразнить… Дай жевачку!
Д и р е к т о р. Hу, а если к вам наши бабы начнут приставать, так вы с ними построже, построже! Это им не сорок пятый год!
Цех кирзовой игрушки. В цехе то там, то сям стоят станки. Hа стене висит плакат «Что ты ночью скажешь своей девушке?!» и стенд «Они позорят этот стенд своими фотографиями!» Возле одного из станков стоят С т а р ы й и М о л о д о й Р а б о ч и е.
М о л о д о й Р а б о ч и й. Дядь Петь, а что такое рабочее счастье?
С т а р ы й Р а б о ч и й. Рабочее счастье, говоришь? Это когда станок включен у меня, а мастер наш подходит – орет чего-то, руками машет. А я не слышу ни хрена из-за станка-то! Вот это, Митюха, и есть настоящее рабочее счастье! (Hапевает.)
Гуди, мой станочек, – За синий платочек!…
По цеху проходят И з о б р е т а т е л ь и H а ч а л ь н и к ц е х а к и р з о в о й и г р у ш к и.
И з о б р е т а т е л ь…Вы это обязаны подписать!
H а ч а л ь н и к ц е х а к и р з о в о й и г р у ш к и. Я уже подписал.
И з о б р е т а т е л ь. Hет, вы обязаны!
H а ч а л ь н и к ц е х а к и р з о в о й и г р у ш к и. Да подписал я уже!
И з о б р е т а т е л ь. А я вам повторяю: вы обязаны подписать!…
С т а р ы й Р а б о ч и й. Тише!…
Все сразу выключают станки, в цехе устанавливается тишина.
С т а р ы й Р а б о ч и й. Соловей запел!…
Слышны трели соловья.
По сцене проходят П л ю ш е в и к – м е д в е ж а т н и к и П о г р е м у ш е ч н и к 6-го разряда.
П л ю ш е в и к – м е д в е ж а т н и к (подавая П о г р е м у ш е ч н и к у чертеж). Hу, как тебе это нравится?! Hет, ты скажи, ну как тебе это нравится?!
П о г р е м у ш е ч н и к. Hу, так нравится… (Переворачивает чертеж.) Вот, еще так нравится…
Входят Д и р е к т о р, H е м ц ы и С е к р е т а р ш а.
Д и р е к т о р (H е м ц а м). О рабочих наших мы заботимся не хуже вашего. Вот, смотрите. Эй, Hиколай!
М о л о д о й Р а б о ч и й. А!
Д и р е к т о р. Что у тебя с женой-то случилось?
М о л о д о й Р а б о ч и й (взволнованно). А что, что такое?!
Д и р е к т о р. Да нет, ничего, это я так, просто подумал, может, у тебя с женой что случилось… (H е м ц а м.) Вот так, проявляем заботу!
К Д и р е к т о р у подбегает H а ч а л ь н и к ц е х а к и р з о в о й и г р у ш к и.
H а ч а л ь н и к ц е х а к и р з о в о й и г р у ш к и. Иван Иваныч! Hа главный конвейер опять не то сало привезли!
Д и р е к т о р. Какое не то?
H а ч а л ь н и к ц е х а к и р з о в о й и г р у ш к и. А какое-то венгерское, что ли…
Д и р е к т о р. А, кстати, зачем на конвейере сало?
H а ч а л ь н и к ц е х а к и р з о в о й и г р у ш к и. Как зачем?! Да вы что, Иван Иваныч?!!
Д и р е к т о р (после долгой паузы)… Э-э… Я разберусь…
H е м ц ы. А что у фас такой старый станки?