Хм…
Ладно, раз нет ясности с тем, кто таков я-здешний, то, может, удастся хотя бы вспомнить, где конкретно находится это «здесь»? Как сумел, я напряг память, но актуально-корейского в ней ну совершенно ничего не нашлось — разумеется, если не считать давешней старухи-мудан и ее помощницы-девицы. Первую я разом представил что-то невнятно бормотавшей — закатившей при том глаза и мерно раскачивавшейся из стороны в сторону на своей шелковой подушечке. Должно быть, впавшей в мистический транс. Вторую же — мысленно увидел беззвучно появившейся из-за двери комнаты с пузатым глиняным горшочком в руках.
Вот: как наяву, девушка сует тот мне в руки и шепчет:
— Пейте! До дна!
Я неуверенно кошусь на Цой, но ментально та определенно пребывает сейчас не с нами.
— Пейте, — настойчиво повторяет между тем юная помощница мудан. — Это обезопасит ваш путь через мир духов — в новое тело!
Пожав плечами, я подношу край горшочка к губам и делаю осторожный глоток. На вкус предложенный мне напиток оказывается горьким, но не противным, чем-то даже приятным — немного напоминает американский индиа-пэйл-эль.
Внутренне усмехнувшись — припомнив одну давнюю историю, связанную с этим самым IPA — я осушаю свой импровизированный бокал. И сразу же ощущаю сильнейшее опьянение — словно в густой туман ныряю. Забирая у меня из ослабевших пальцев опустевший горшочек, девушка еще что-то мне говорит — кажется, желает счастливого воплощения, но это уже неточно.
Последнее, что я слышу — отзвук глухих ударов, будто кто-то упорно ломится в запертую дверь (а может, и впрямь ломится — с моих преследователей станется поспеть к шапочному разбору!). А потом — тишина и тьма. Долгие, наверное, вовсе вечные — такими, по крайней мере, они мной воспринимаются. И наконец — этот беспокойный голос: «Чон! Чон Сун Бок!»
На этом — все… Совсем.
Какого рожна? Где обещанная база данных от прежнего хозяина тела, где его личный жизненный опыт⁈
«Госпожа Цой! — в раздражении мысленно воззвал я к халтурщице-мудан. — Чхве Пальдэ, это Григорьев! Есть разговор!» Оплачено три сеанса связи — пожалуй, самое время для первого из них!
Хрена с два там — кроме болезненного звона под черепушкой никакого ответа я не получил. Везде кидалово, везде!
Как бы то ни было, ситуация определенно требовала прояснения, и, приложив усилие, я открыл глаза.
Судя по всему, я лежал на спине на жестком полу в какой-то довольно просторной комнате, с голыми, похоже свежевыкрашенными светло-зелеными стенами (понятия не имею, почему я решил, что краска недавняя — просто отметил на автомате). Справа имелось широкое окно — без какого-то намека на шторы или жалюзи — через которое виднелся квадрат чистого лазурного неба и бил в помещение солнечный свет, столь яркий, что я поспешил отвести взор. Тот скользнул по разверзнутой темной пасти распахнутой настежь двустворчатой двери — и уперся в опрокинутый навзничь деревянный стеллаж, с виду довольно массивный.
«Ну и грохоту, наверное, было, когда он падал!» — мелькнула в моей голове никчемная мысль.
Никакой другой мебели, кроме этого поверженного шкафа, в комнате не оказалось — по крайней мере, в поле моего зрения.
На удивление, в первую очередь я мельком рассмотрел весь этот фон, и лишь затем мой взгляд вдруг сфокусировался на склонившемся надо мной человеке. Это был кореец — что ж, ожидаемо. Мужчина лет тридцати, одетый в определенно видавшую виды, но довольно опрятную темно-серую пиджачную пару, при узком галстуке. Круглое лицо под коротким ежиком черных волос знакомым, хотя бы мало-мальски, мне отнюдь не показалось.
Заметив, что я пришел в себя, кореец тут же счастливо оскалился:
— О, да-а, Чон! Ты не сделал этого! Не подвел меня! Даже не представляю, что бы было, если бы из-за этой проклятой этажерки ты скопытился! — мужчина от души стукнул кулаком по боковой рейке стеллажа. — Ты вообще как? — словно бы спохватившись, согнал с лица улыбку незнакомец.
— Не очень понимаю, — честно признался я. Корейские слова дались мне как нечто само собой разумеющееся — а вот вздумайся мне заговорить по-русски, пришлось бы, пожалуй, немало поднапрячься.