Его последнее письмо было написано в начале лета, сообщая, с каким энтузиазмом британцы встретили американцев, вступивших в военные действия после долгих недель тренировок.
«Немцы не могут продержаться долго, когда янки здесь. Так что, дорогая, не беспокойся. Я выжил, и я вернусь. Вот увидишь!»
Но что, если…
Она выбросила из головы эту мысль, прежде чем та приобрела определенную форму. Если бы что-то случилось, кто-нибудь наверняка сообщил бы ей.
Вместо этого она стала думать, что ей сделать, чтобы выразить радость, любовь и благодарность за его возвращение.
Она окидывала взглядом маленькую спальню, крахмальные занавески, цветастый ковер и такие же розы на покрывале кровати. Нет, не здесь. Оставим эту комнату такой, какой он ее помнит. Она спустилась вниз, заглядывая в каждую комнату и пытаясь смотреть на нее глазами Питера. Не было ни времени, ни денег на покупку новых вещей, а кроме того, Питер много раз говорил ей, что хотел бы оказаться в знакомой обстановке, так как она усиливает ощущение безопасности и уверенность, что он дома.
Отчаявшись, она вышла к воротам посмотреть, нельзя ли прикрепить на них флаг или ленты. Нет, не флаг — это напомнит о войне. И не цветы — их нет в это время года.
Она повернулась к своему дому, аккуратному, белому и хранившему все ее счастье, кроме Тимми. Дом она не обменяла бы ни на что в мире.
Внезапно она поняла, что должна сделать. Это было настолько очевидно, что она удивлялась, как не додумалась до этого раньше.
Следующим утром она пошла в деревню, купила банку краски и принесла ее домой.
После полудня, когда солнце вышло из-за облаков и повеял легкий ветерок, словно ранней осенью, она покрасила полинявшую серую парадную дверь в ярко-красный цвет.
Глава 2
Эссекс, конец мая 1920 года
Над лужайкой повисли японские фонарики; связывающие их бумажные ленты трепал вечерний ветерок. Фонарики не были необходимы в долгих сумерках весеннего вечера, но, так как время приближалось к одиннадцати, они зажглись, отражаясь в потоке, бегущем вдоль лужаек, придавая сказочный вид фасаду старого дома и отбрасывая на оконные стекла блики красного, золотого и голубого.
Большинство гостей уехали домой, оставив после себя обычный для вечеринки беспорядок. Тарелки были стопкой сложены в конце трех столов, чтобы Дора забрала их завтра, а кучка скатертей выделялась в зеленом море травы, как миниатюрный айсберг.
«Мне следовало передвинуть все это, прежде чем станет сыро», — подумал Уолтер Теллер. Но он продолжал стоять на месте, глядя на дом, спиной к темноте за потоком.
— Пенни за твои мысли, — сказал его брат.
Уолтер забыл о его присутствии. Питер взял два стула и сдвинул их, чтобы положить больную ногу, как часто делал в минуты мучительной боли.
— Прости? — спросил Уолтер, повернувшись.
— Ты был за мили отсюда, — заметил Питер, постукивая тростью по ножке стула.
— Дни рождения напоминают мне, что я состарился на год, — солгал Уолтер.
— Что-нибудь из виски осталось? Мою ногу атакуют сердитые демоны.
— Думаю, да.
Уолтер подошел к столу с напитками, нашел чистый стакан и налил в него порцию виски.
— Спасибо. — Питер выпил половину одним глотком.
— Тебе следует быть поосторожнее с этим, — сказал Уолтер.
— Так все говорят. Поэтому я жду, пока не пойду ложиться. Это помогает мне заснуть. — Он передвинул ногу, ища удобное положение. — Мне следовало вернуться в Лондон сегодня вечером с Эдвином. Но я не мог бы вынести несколько часов тряски в автомобиле. С моей стороны это трусость, не так ли?
— Почему? Здесь росли мы четверо — ты, Эдвин, Летиция, я. Это всегда будет нашим домом.
Но фактически это был дом Эдвина — наследство старшего сына. Уолтер жил здесь, потому что Эдвин предпочитал Лондон. Доброта Эдвина была для него колючкой в боку в течение десяти лет, но Дженни любила ферму Уитч-Хейзел, поэтому он молчал. Это стало маленькой жертвой ради нее.
— Дженни и я собираемся завтра в Лондон, — продолжал Уолтер. — Ты и Сюзанна можете поехать с нами или остаться здесь на несколько дней. — Он задумался о своем брате. Искалеченную ногу не вылечить. Несомненно, боль была реальной. Тем не менее временами Уолтер чувствовал, что порции виски на ночь притупляли не только боль от разорванной мышцы и расшатанных нервов. — У вас с Сюзанной все хорошо? — осведомился он беспечным тоном.