— И вы думаете, здесь есть связь?
— Да. Я думаю, Уолтер принял решение вернуться к миссионерству. Должно быть, он чувствовал, что оставил что-то несделанным, но не знал, как сообщить об этом мне. Эдвин и Питер, очевидно, догадались, поэтому отправились на поиски.
В коридоре Ратлидж встретил старшую медсестру, направляющуюся к нему.
— Нет новостей? — спросила она.
— Боюсь, что нет.
— Могу я узнать, что вы обнаружили?
— Мы нашли одежду мистера Теллера. Я принес ее миссис Теллер для опознания.
— Но вы еще не уверены, что он мертв? — помолчав, осведомилась старшая медсестра. — Вы не нашли самого мистера Теллера?
— Нет. Как я только что объяснил его семье, если он носит другую одежду, это затруднит поиски. И мы не знаем, какие другие изменения он произвел. Если только находка одежды у реки не указывает на то, что он покончил с собой.
— Думаю, он хотел умереть, когда находился здесь. Но хотеть чего-то и иметь возможность этого добиться — две разные вещи. — Она посмотрела в коридор, откуда пришла. — Должна признаться, у меня было очень странное чувство, что мистер Теллер потерял веру. Возможно, ее он с таким трудом пытается найти.
— Его жена чувствует, что он принял решение вернуться к миссионерской работе.
— Возможно, именно по этой причине, — сказала старшая медсестра и удалилась.
Ратлидж смотрел ей вслед, обдумывая ее слова. Он повернулся, чтобы уйти, когда едва не столкнулся с хорошо одетым мужчиной, который только что вышел из кабинета врача, толкая впереди себя инвалидную коляску. Сидевшая в ней женщина, закутанная в шаль, улыбнулась Ратлиджу — ее худое, истощенное болезнью лицо все еще было добродушным и привлекательным. Он улыбнулся в ответ и придержал дверь для мужчины.
Из клиники Ратлидж поехал прямо на Болингброк-стрит, намереваясь поговорить с капитаном Теллером, прежде чем Эдвин или его жена смогут описать ему их разговор.
«Ты веришь тому, что жена твоего миссионера сказала тебе?» — спросил Хэмиш.
— Это может быть правдой. И многое бы объяснило. Например, почему Теллер так стремился отправить сына в Хэрроу.
«Но зачем забирать мальчика у матери в такое время?»
В этом и была загвоздка.
Пожалуй, стоило поговорить с семейными поверенными.
Дом на Болингброк-стрит стоял на углу. Ветви деревьев свешивались над высокой оградой сада.
Когда Ратлидж постучал в дверь, горничная сказала ему, что капитан Теллер в саду.
Идя к кабинету, где французские окна выходили в сад, Ратлидж обратил внимание на то, что дом со вкусом и недешево декорирован. На стенах висели два или три пейзажа голландской школы и портрет женщины в белом платье с голубыми рукавами и лентами. Она принадлежала к другому поколению и была одета для бала, но ее поза и умные голубые глаза свидетельствовали о юморе и интеллекте. В уголках ее рта застыла полуулыбка.
Выйдя на террасу, Ратлидж увидел Питера Теллера, сидящего на стуле у маленького пруда, положив левую ногу на подушку.
У капитана Теллера были более сильные черты лица, чем на фотографии его брата, которую Ратлидж все еще носил с собой. На его висках уже виднелась седина, а серо-голубые глаза были налиты кровью.
Ибо капитан был сильно пьян.
— Кто вы? — осведомился он. — Я говорил Айрис, что меня сегодня нет дома.
— Инспектор Ратлидж, Скотленд-Ярд. Я расследую исчезновение вашего брата.
— Вот как? Ну, надеюсь, вам повезет больше, чем нам. Есть новости?
— Ничего многообещающего.
Когда Ратлидж пересек лужайку, Теллер указал на стул против него.
— Садитесь. У меня напрягается спина, когда мне приходится смотреть на вас.
Ратлидж повиновался.
— Обычно я не пью в это время, — продолжал Теллер. — Но последние три дня были сущим адом. Иногда лекарства не могут снять боль. Я бы чувствовал себя лучше, если бы позволил врачам ампутировать чертову ногу, когда они этого хотели.
— И больше ничем нельзя помочь? — с сочувствием спросил Ратлидж.
— Врачи умыли руки. После двух или трех операций и бесконечных сеансов массажа, прогревания и тому подобного они не в состоянии придумать, что еще можно сделать. Говорят, что мне повезло. Теперешние методы лечения не существовали в прошлом. Ногу отрезали, и человек отправлялся домой на костылях или деревяшке. Но думаю, вы пришли не обсуждать мою ногу.