Это недоброе солнце
Этот тип в красной футболке сразу показался ей подозрительным. Грязным он был каким-то, что ли, или смотрел на нее странным взглядом, только когда он предложил ей вдруг: «Я вам буду платить штуку за сеанс, а вы мне попозируйте», она сразу же поняла, что он не художник и завопила: «Пошел к черту!»
Тип исчез, Марина усмехнулась. Собственно, раньше она сама платила натурщицам и натурщикам. А потом стала писать портреты в парках и в метро. Вначале она гордилась своими легкими заработками. Гордилась, пока не обнаружила, что ничего стоящего больше писать не может. То ли счастье изменило ей, то ли изменила способность к страданию, но в душе ее было только уныние, и даже море не радовало, даже этот старинный тенистый парк.
Она оглянулась. Тип в красной футболке снова стоял за скамейкой, нагло выставив из брюк свое разбухшее до невероятных размеров мужское достояние. «Онанист чертов!» — хотела крикнуть она, но почему-то не крикнула, даже не отвернулась, а в каком-то оцепенении уставилась на предмет своего отвращения, глядя, как он трясется прямо перед ее носом, как из него капает прозрачная слизь, как он опадает, сморщивается и прячется в брюках.
— Ты куда? А деньги? — крикнула она еще раньше, чем успела подумать об этих деньгах, и тут же поняла, что дальше ей уже идти некуда. Красная футболка достал из кармана замусоленные купюры и протянул ей:
— Пересчитай!..
Она пересчитала. С недавних пор она полюбила пересчитывать деньги, заметила, что это если и не радует ее, то, по крайней мере, возбуждает.
— Завтра придешь? — спросил он.
— Приду, — кивнула она.
Тип ушел. Она снова пересчитала деньги, потом закрыла глаза и опять увидела это перед собой. Она вскочила и бросилась в санаторий, к телевизору, чтоб проклятое видение пропало.
По телевизору шел документальный фильм. Вначале она почти не вслушивалась в слова, а только смотрела на какой-то город, на плавные линии его зданий и парков, на светлые лица жителей, потом различила слово «Ауровиль» и тут вспомнила, что уже слышала об этом городе от Лены и что та с собой на отдых даже взяла книгу Ауробиндо. Она попыталась сосредоточиться и понять, о чем же все-таки говорится в фильме, но сосредоточиться так и не смогла, так и не поняв из передачи, в чем суть учения Ауробиндо. Она вспомнила, как Лена рассказывала, что из тяжелой депрессии ее, Лену, вывели именно его книги. Тогда она не придала ее словам большого значения, может быть, тогда ей еще казалось, что не все потеряно. Но сейчас она чувствовала, что обязательно должна прочитать эту книгу. «Может быть, уехать с Леной в Ауровиль? — думала она. — Может быть, там можно зажить новой жизнью, стать другим человеком?» Ей захотелось немедленно рассказать Лене о фильме.
Лена сидела в сосновом лесу возле их палатки и читала.
— Ты знаешь, — улыбнулась она, — сейчас я была свидетелем такой потрясающей картины! Жаль, что ты не видела ее! Белка воровала орехи из моей сумки и закапывала их. Она, видно, просто не заметила меня.
— Ну и что? Ты потом откопала их? — спросила Марина.
— Зачем? Что мне, орехов для белки жалко?
Марина судорожно сглотнула слюну. Лена могла по дикой жаре проделать десять километров до рынка и обратно, а Марина нет, потому ей все время приходилось питаться жареной колбасой — единственным, что продавали в пляжном кафе. Она подумала, что она тоже, как и белка, вряд ли отказалась бы от Лениных орехов и почувствовала раздражение. Ей почему-то расхотелось рассказывать про фильм, и она просто попросила:
— Ты не можешь объяснить, в чем смысл учения Ауробиндо? Чем оно отличается от религии, от других учений?
— Что за идиотские вопросы! — возмутилась Лена. — Разве можно об этом рассказать? Смотри, сколько об этом написано. И потом, я ведь не учитель, я только ученик.
Ночью Марина спала плохо, все время прислушиваясь к Лениному дыханию и чувствуя, как волна ненависти к Лене накатывает и покрывает ее с головой. А утром она вспомнила про медитацию, которой Лена ее обучила. Главное, представить себя кем-то или чем-то. Например, представить себя годовалым ребенком. Сразу такая чистота, такая ясность появляются во взгляде, и ты искришься улыбкой, и ты ни в чем не виноват, и мир ни в чем не виноват перед тобой, он широко распахнут тебе. Вот и сегодня Марина попыталась представить себя ребенком и улыбнуться. Улыбка вышла какая-то кривая — не улыбка, а ухмылка.