Знакомая сцена. Студенты передавали по цепочке булыжники и всякие обломки, чтобы укрепить свою баррикаду, или вырывали из земли решетки, защищавшие корни деревьев. При свете горящего мусора и уцелевших фонарей можно было различить вельветовые пиджаки, плащи, рабочие блузы. Поодаль, слева, маячили фосфоресцирующие оранжевые полосы на непромокаемых плащах спецназовцев. За их шеренгой выстроились поливальные машины и бульдозеры, готовые врезаться в баррикаду…
Эрве вздохнул: вряд ли в этом будет хоть какой-нибудь толк… Демортье и Тривар – те уже помогали товарищам. А он обогнул баррикаду, прошел под сводами галереи улицы Риволи и свернул на улицу Оратуар. Тут он постоял с минуту, прислонившись к ограде. Потом сел на тротуар, в тени статуи адмирала Колиньи, закурил очередную «Голуаз» и погрузился в мечты, как недавно на набережной Арсенала. Вот таков он был, этот Эрве: вокруг него горел Париж, надвигался конец света, а он сидел и спокойно покуривал, глядя в пространство, у ног бородача в жабо, которого всегда принимал за Генриха IV.
Если честно, он предпочитал именно это занятие: посиживать в своем углу и мечтать под отдаленный грохот боя. Это ощущение напоминало ему те приятные минуты детства, когда он засыпал в своей комнатке, пока бабушка ужинала в обществе соседок. Сквозь дрему он с удовольствием прислушивался к приглушенным звукам их беседы – они убаюкивали его, погружали в сон. Но сегодня вечером он хотел сосредоточиться на своих нынешних «объектах». Их было три.
Впервые он встретил их в вечерней заварухе 10 мая, а потом мельком увидел во время демонстраций и выступлений забастовщиков. Увидел и – чего уж тут мелочиться?! – влюбился сразу во всех трех. А почему бы и нет?! Первая была пылкой натурой – можно сказать, натурой пассионарной. Ни на миг не покидала баррикады, орала до хрипоты: «CRS[12] равно SS!» и выкрикивала расхожий лозунг: «Красоту – на улицу!» Сюзанна (так ее звали) была беспощадной, пылкой и опасной противницей. Типичная левачка! И полицейским оставалось одно – выстоять против нее.
Вторая – Сесиль – была посерьезнее: фигура квадратная, как клетки на ее шотландском килте, который она скрепляла большой блестящей английской булавкой, вполне соответствующей этому наряду.
Эрве с удовольствием беседовал с ней – она была благотворным оазисом интеллекта в этой пустыне невежества. Ее круглое лицо, увенчанное еще более круглым пучком волос, напоминало ему русскую куклу-матрешку, даром что она могла цитировать наизусть таких философов, как Мишле или Сен-Симон…
Третья из девушек… ах, третья!.. Ее звали Николь, и она была принцессой в этом трио. Рыжеволосая буддистка из богатой семьи, она царила в своем уютном, маленьком, но могущественном королевстве, глава которого – ее отец, блестящий хирург, – работал в больнице Отель-Дьё[13].
И тут перед Эрве возник Демортье, с лицом, измазанным в саже.
– Что случилось? – буркнул Эрве, отбросив сигарету.
– Как это «что случилось»?! Мы идем на приступ Биржи, черт подери!
И снова Эрве заколебался. Он ведь может вернуться домой, пешком… так у него будет время помечтать о трех предметах своей любви. О том, как лучше подобраться к ним, поведать о своих пламенных чувствах, и… Но тут Демортье дружеским пинком поднял его на ноги (Эрве все еще сидел), крикнув:
– Давай шевелись! Пора идти! Спецназовцы отступают. Самое время мотать отсюда!
Они прошли в начало улицы Оратуар и свернули налево, к улице Сент-Оноре. И снова их окутали сумерки и безмолвие этого квартала. Проходя мимо садов Пале-Рояля, они повстречали нескольких полицейских, но не спецназовцев или патрульных, а обычных постовых, которые топтались под скудно освещенными арками. Судя по всему, это был квартал министерств и прочих административных зданий. Здесь пахло старинными каменными стенами, лощеными депутатами, обсуждаемыми законами – только этим, а больше ничем…
12