Я: «Так что это? Я готов».
Зм.: «Ты удостоился награды за то, что уже достигнуто».
Я: «Приятно думать, что за это может быть расплата».
Зм.: «Я дам тебе расплату в образах. Смотри».
[H1 181] Илия и Саломея! Цикл завершен и врата мистерий снова открылись. Илия ведет Саломею, видящую, за руку. Она краснеет и опускает глаза, мило хлопая ресницами.
И.: «Вот, я даю тебе Саломею. Да будет она твоей».
Я: «Ради Бога, что мне делать с Саломеей? Я уже женат и мы не среди турков».[264]
И.: «Ты, несчастный человек, какой ты нудный. Разве это не прекрасный подарок? Разве ее исцеление не твоих рук дело? Разве ты не примешь ее любви как заслуженной платы за неприятности?»
Я: «Это кажется мне довольно странным подарком, скорее ношей, чем радостью. Я счастлив, что Саломея благодарна мне и любит меня. Я тоже ее люблю — немного. Между прочим, забота, которую я ей оказал, скорее, была буквально выдавлена из меня, чем оказана свободно и намеренно. Если мое частично непреднамеренное суровое испытание имело столь славный исход, я уже полностью удовлетворен».
Саломея — Илие: «Оставь его, он странный человек. Одному небу известны его мотивы, но он, кажется, серьезно. Я не уродлива и уж конечно вообще желанна».
Саломея — мне: «Почему ты отвергаешь меня? Я хочу быть твоей служанкой и служить тебе. Я буду петь и танцевать перед тобой, отгонять для тебя людей, услаждать тебя, когда тебе грустно, смеяться с тобой, когда тебе весело. Я сохраню все твои мысли в сердце. Я буду целовать слова, которые ты мне говоришь. Я буду собирать для тебя розы каждый день, и все мои мысли будут лишь о тебе и будут окружать тебя».
Я: «Благодарю тебя за любовь. Прекрасно слышать, когда ты говоришь о любви. Это музыка и старая, далекая ностальгия. Смотри, мои слезы падают от твоих добрых слов. Я хочу встать перед тобой на колени и целовать твои руки тысячи раз, потому что они хотят дать мне любовь. Ты так прекрасно говоришь о любви. Слов о любви никогда не может быть много».
Сал.: «Зачем лишь говорить? Я хочу быть твоей, всецело и полностью твоей».
Я: «Ты как змея, обвившаяся вокруг меня и выдавливающая мою кровь.[265] Твои сладкие слова вьются вокруг меня и я стою, будто распятый».
Сал.: «Почему все еще распятый?»
Я: «Разве ты не видишь, что безжалостная необходимость швырнула меня на крест? Меня калечит невозможность».
Сал.: «А ты не хочешь прорваться сквозь необходимость? Действительно ли это необходимость?»[266]
Я: «Слушай, я сомневаюсь, что тебе суждено принадлежать мне. Я не хочу вмешиваться в твою предельно необыкновенную жизнь, потому что не смогу помочь тебе довести ее до конца. И чего ты добьешься, если однажды я отложу тебя, как ношеную одежду?»
Сал.: «Твои слова ужасны. Но я люблю тебя так сильно, что и сама отложу себя, когда придет твое время».
Я: «Я знаю, что для меня величайшим мучением будет дать тебе уйти. Но если ты можешь сделать это для меня, и я для тебя это сделаю. Я уйду без сожаления, ведь я не забыл сон, в котором видел свое тело лежащим на острых иголках, а бронзовое колесо катилось по моей груди, раздавливая ее. Я должен думать об этом сне всегда, когда думаю о любви. Если так должно, я готов».
Сал.: «Я не хочу такой жертвы. Я хочу принести тебе радость. Разве я не могу быть для тебя радостью?»
Я: «Я не знаю, может да, а может нет».
Сал: «Так по крайней мере проверь».
Я: «Попытка — то же, что действие. Такие попытки дорого стоят».
Сал.: «Ты не заплатишь такую цену ради меня?»
Я: «Я скорее слишком слаб, слишком истощен после всего, что вынес из-за тебя, чтобы принять на себя еще какие-то задачи для тебя. Я буду раздавлен».
Сал: «Если ты не хочешь принять меня, то и мне нельзя принять тебя?»
Я: «Дело не в принятии; если уж на то пошло, дело в даянии».
Сал.: «Но я отдаюсь тебе. Просто прими меня».
Я: «Если бы это что-то решало! Но быть опутанным любовью! Просто подумать об этом уже ужасно».
Сал.: «То есть ты требуешь, чтобы я была и не была в одно и то же время. Это невозможно. Что с тобой такое?»
Я: «Мне недостает сил возложить на свои плечи другую судьбу. На мне и так слишком много».
Сал.: «Но что если я помогу тебе нести эту ношу?»
Я: «А как ты можешь? Тебе придется нести меня, неприрученный груз. Не должен ли я нести его сам?»
И.: «Ты говоришь правду. Пусть каждый сам несет свой груз. Тот, кто хочет нагрузить своей ношей другого, его раб.[267] Каждый может тащить себя сам».
Сал.: «Но отец, не могу ли я помочь ему нести часть его ноши?»
265
Отдельное примечание Юнга в каллиграфическом томе: «В XI гл. о загадочной игре» (см. выше).
266
«Черная Книга 4» продолжает: «Я: Мои принципы — это звучит глупо — прости, но у меня есть принципы. Не думай, что это избитые моральные принципы, это озарения, которыми меня наделила жизнь. / Змея: Какие это принципы?».
267
Вопрос господина и раба играл особенно важную роль в первом эссе «О генеалогии морали» Ницше.