Он приехал с фронта в колеблющемся настроении задавленности происходящими событиями, смысл которых он, видимо, не сознавал. Под моим и отчасти брата (моего брата А. Н. Сучкова) влиянием он решил пойти служить в Красный Крест, думая принять командование дивизионом. Потом случайно встретился с левым эсером Аносовым и вместе с ним спроектировал школу траншейной артиллерии; после же восстания левых с.-р., в котором он спас положение в школе траншейной артиллерии, которую Аносов, повидимому, приготовлял как одну из баз восстания, вскоре перешел в Инспекцию[346] т. Н. И. Подвойского, где работал до весны нынешнего года, насколько мне известно, вполне успешно. В его настроении, по-видимому, происходил перелом до того, что однажды, в марте – апреле с. г., он принес мне заявление о желании поступить в партию РКП (большевиков), на котором уже стояла рекомендация одного из членов РКП, товарища из Инспекции (фамилии не помню).
При разговоре с ним я видел искреннее желание его войти членом в РКП и даже сгоряча дал ему вторую рекомендацию, но на следующий же день поехал к Н. И. Подвойскому, чтобы переговорить о Миллере. Николай Ильич дал мне отзыв благоприятный как для советского работника, но не как о достойном стать членом РКП, говоря, что, кроме того, у Миллера была какая-то история в Астрахани, и я просил Миллера мою рекомендацию с его заявления снять. После этого мы не видались, кажется, порядочное количество времени. Миллер ушел из Инспекции, перешел в Высшую стрелковую школу, наконец, ушел и оттуда. Это было время наступления Колчака.
К этому времени относится первое конкретное указание Миллера о том, что он стал принимать участие в какой-то белогвардейской организации.
Надо заметить, что я, став в 1906–1908 годах государственным социалистом[347] совершенно своеобразного, «своего» толка, даже мечтал тогда выступить со своей собственной «теорией»; к 1917 году отчасти под влиянием ощущавшегося кризиса и революции находился в периоде чрезвычайной борьбы мысли, не был совершенно удовлетворен Февральской революцией, немедленно начал присматриваться и изучать «большевистское» движение и с крайней быстротой, еще до наступления Октября, признал и принял своим убеждением, единственным исходным и счастливейшим моментом человечества – раз навсегда свергнуть иго эксплуатации путем всемирной социалистической революции с коммунистическим завершением ее на развалинах государственных форм общежития. На этом основании я, после приезда Н. В. Крыленко в Ставку, немедленно вошел с ним в контакт (хотя его раньше лично не знал) о строении новой жизни армии (тогда еще Красной гвардии) и держал соответствующую речь и отношение среди сослуживцев по Управлению полевой инспекторской инженерной части, где я служил. Переехав в Петербург и Москву, я продолжал ту же работу, сначала в контакте с Н. И. Подвойским и И. Л. Дзевалтовским, затем – с Э. М. Склянским, затем был приглашен вами в ревизию М. С. Кедрова, дальше вы знаете.
Но в семье своей, в которой отец и мать старые, хотя и аполитичные, но старинных взглядов люди, и жена, подчиняющаяся моему влиянию, но не моим убеждениям, в политику и политические вопросы не вводил, старательно избегая говорить о каких-либо делах, чем вызывал против себя обвинения в скрытности.
То же самое отношение я принял и с В. А. Миллером по его приезде с фронта, сначала пытаясь убедить его, затем приняв с ним безразличный, ничего не выражающий, «ни да ни нет» тон, достаточный, чтобы не разойтись, но и не подававший каких-либо надежд человеку в его ли просьбах или спорах.
Этот-то тон в связи с другим тоном «терпимости», который был принят братом и мною в школе маскировки (почему – я упомяну ниже), вероятно, ввел в обман В. А. Миллера, когда он дошел до признания в участии в заговоре.
Здесь была, однако, точка поворотная. Это уже были не одни разговорчики, и я ужаснулся. Это уже был факт с его стороны, и я должен был как-нибудь на него реагировать. Сколько колебаний, сомнений и душевных мук я тогда вынес! И в конце концов, с точки зрения, как теперь смотрю, я сподличал и не сделал так, как должен был сделать коммунист, ибо тогда я уже был членом партии, – пойти, не считаясь ни с какими отношениями и родством, и заявить товарищам из боевого органа ЧК, ибо это был, по существу, тот же враг, лишь в тылу. Перевесили во мне тогда чувства родственных отношений и ведь еще то, что тогда бы разрушилась вся моя семья – ушла бы жена с ребенком, может быть, отвернулись бы старики, ибо на их языке я подвел бы ее брата на расстрел, и мотивы «убеждений» едва ли бы здесь что значили.
347
«Государственный социализм» – буржуазно-реформистская теория, признающая социализмом непосредственное вмешательство буржуазного государства в экономику и социальные отношения (например, принятие государством законов о 8-часовом рабочем дне, о запрещении труда несовершеннолетних, о принудительном характере решений третейских судов, о равной оплате женского и мужского труда и т. д.). В современных условиях сторонники «государственного социализма» превозносят роль государственно-монополистического капитализма в развитии экономики и в решении социальных проблем.