— Конечно, это плохо, — сказала Джин. — Просто ужасно, когда такие квартиры пустуют.
— Простите, а вы… — риелтор смотрела на клиентку испытующим взглядом и уже не только как на некое противное экзотическое насекомое. — Вы из мира искусства… или богемы… Ну, может, художник или писатель… Актриса?
— Нет, ничего такого! — засмеялась Джин. — Разочаровала, да? Я многих разочаровываю. Я сама по себе. Просто такая, какая есть.
— А почему у вас такое странное имя — Джин? — спросила риелтор.
— Это не имя, — Джин снова почувствовала раздражение: ей так надоело это объяснять! — Это ник — ну, все равно что кличка в Сети. «Джин» — потому, что мой любимый напиток водка. Но «Водкой» человека называть неприлично. Вот друзья и стали называть меня «Джин», тем более что это перекликается с моим настоящим именем. Джин — это тоже водка, только из можжевельника. Мне очень нравится. А по паспорту я Евгения Борисовна Кравец.
— Так когда принести договор аренды? — риелтор взяла быка за рога. — Можем подписать уже сегодня.
— Сегодня, сейчас, завтра — когда хотите, — пожала плечами Джин. — Мне все равно. Я здесь остаюсь. Прямо сейчас.
— А… вещи? — в тоне риелтора снова появилось подозрение. — У вас что — разве нет вещей?
— А кому они нужны, эти вещи? — насмешливо хмыкнула Джин, не упуская возможности поиздеваться. — Все, что мне нужно, со мной!
По-мужски вытащив туго набитый бумажник из кармана джинсов, Джин расплатилась с риелтором — вручила и аванс, и предоплату, и сумму за проживание за два месяца. Джин пришла в полный восторг от подозрительности, с которой риелтор ощупывала и пересчитывала ее деньги, опасаясь, что они фальшивые.
Оставив ее за этим увлекательным занятием, Джин подошла к окну, распахнула его настежь. Солнечный свет стал еще ярче. Внизу колыхалась зеленая листва, уже немного обожженная солнцем. Издали доносился уличный шум, но он не раздражал. Здесь, в квартире, он каким-то странным образом трансформировался в комфортное, обволакивающе-живое, теплое облако уюта и покоя. Он дарил ощущения, которые Джин не испытывала никогда. Ей было уютно и легко стоять возле окна — так, будто сейчас она лежала в теплой ванне, время от времени с бульканьем погружаясь в нее с головой.
— Из окна открывается замечательный вид на парк… — заученным голосом начала риелтор, и Джин чуть не треснула ее по лбу за эту избитую фразу.
Нельзя было выразить в таких пошлых словах то, что она только что испытала, стоя у окна!
Пошлость слов принижала здешний покой, низводила его на уровень той посредственности, с которой Джин боролась на протяжении всей своей жизни и которая в конце концов привела ее сюда, в омут крови и солнца. Кровь и солнце были разлиты по стенам в каком-то бешеном жизненном экстазе, который Джин всегда хотела испытать на себе… Она отозвалась слишком резко:
— Вы пересчитали деньги? Тогда уходите! — и тут же добавила: — Ключ можете оставить на столе.
Фыркнув что-то неразборчивое (Джин не собиралась вслушиваться), риелтор звякнула ключом на длинной цепочке и бросила его на антикварный стол в самой середине комнаты. Стол из красного дерева (должно быть, очень ценная вещь) заметно нуждался в покраске, полировке и ремонте. А еще он нуждался в жильце — может быть, больше, чем во всем остальном.
Дверь захлопнулась с шумом.
Джин по-прежнему стояла у окна. На стенах все так же буйно полыхали солнце и кровь. Капли сочной венозной крови стремительно катились вниз.
Джин перегнулась через подоконник, наслаждаясь изумрудным буйством летней листвы. Цвет был настолько сочный и яркий, что так и просился на холст. Джин задумалась: какие краски нужно смешать, чтобы получить такую невероятную красоту? Память не давала ответа.
Ей вовсе не хотелось думать. Она просто отдыхала душой, каждой клеточкой тела чувствуя какое-то странное, неизвестно откуда взявшееся умиротворение.
Квартира располагалась на втором этаже. Этаж был не высокий, но сюда почти не доносился уличный шум — возможно, из-за близости парка.
Джин вспомнила, как поразил ее этот старинный трехэтажный дом, стоящий в конце переулка, как раз перед тупиком. Она была поражена в самое сердце величественной грацией этого старинного жилья, словно чудом сохранившегося в современных урбанистических джунглях, возведенных из стекла и бетона. Эта удивительная красота взывала не только к генетической памяти, но и к самому сокровенному в ее душе, которая (Джин чувствовала это) вопреки всему оставалась целой.