– Ваше величество, – ответил Дэдлей, опуская веки, словно чувствуя себя ослепленным, – я не могу поступить к вам на службу!
Елизавета ожидала чего угодно, только не такого ответа, звучавшего почти оскорблением, так как она не могла представить себе никакого убедительного мотива для отказа. Ведь он сам искал возможности быть представленным ей и изо всех сил старался обратить на себя ее внимание; она милостиво пошла навстречу его домогательствам, и теперь этот молодой человек, который только-только успел получить разрешение вернуться в Англию, отказывается от милостей королевы? Может быть, она ошиблась, когда подумала, что идет навстречу его желаниям? Или он хочет поломаться и поставить известные условия? Она почувствовала легкое раздражение к Дэдлею, а вместе с тем в ее душе зародилось подозрение, которое могло возникнуть именно у женщины, а не у государыни.
«Ведь Дэдлей освободил Марию Стюарт, состоял на ее службе… быть может, он был одним из поклонников шотландской розы… Да, да, – кричал в ней внутренний голос, – очень возможно, что Мария просто прислала его затем, чтобы шпионить здесь и интриговать против Джеймса Стюарта. Бедный юноша! Он молод, неопытен, мечтателен и легко мог попасть в сети кокетки. Этого не должно быть! Он английский лорд. Нет, я не потерплю при своем дворе партизанов шотландской королевы!..»
Все это пронеслось в сознании Елизаветы. Она встала, заходила взад и вперед по комнате; от внутреннего волнения ее щеки вспыхивали все больше. Мария Стюарт была не только законной наследницей ее трона, но даже больше: если бы зашел вопрос о правах, то Мария уже теперь могла бы справедливо предъявить притязания на английскую корону. Дэдлей принадлежал к роду Варвиков, которых испокон веку называли «делателями королей». Может ли она потерпеть, чтобы Стюарты уже теперь начали образовывать в Англии партию, которая призовет их на трон, как только ей надоест королева Елизавета?
– Милорд! – воскликнула она гордым, строгим тоном. – Я предложила вам вступить ко мне на службу потому, что думала пойти в этом отношении навстречу вашим желаниям. Я поступила так в силу того, что когда-то прежде видела в вас преданность к дочери Генриха Восьмого, но не потому, чтобы стала ожидать чего-нибудь особенного от человека, изучавшего честолюбивую политику Медичи при дворе королевы, бывшей игрушкой в руках всех партий. Поэтому я с удовольствием беру назад свое предложение, но замечу вам, что не допущу пребывания английского лорда в лагере моих противников и что с вашей стороны было бы очень глупо надеяться, будто имения, отобранные у вашего рода декретом об изгнании, я верну обратно тому, кто собирается искать в Англии себе иного господина, кроме Елизаветы Тюдор.
Дэдлей заметил ее возбуждение и понял, что он достиг своей цели, а потому может дерзнуть гораздо более, чем надеялся прежде.
– Ваше величество! – ответил он, преклоняя колени и опуская взор долу. – Даже гроза вашей немилости не может заставить меня изменить своему решению. Но прошу только сказать мне, какой клеветник осмелился внушить моей всемилостивейшей монархине сомнение в моей верности и преданности? Если на земле существует такая держава, которая покушается на права вашего величества, тогда прошу поставить меня во главе вашего войска и послать туда, где польется первая кровь.
– Как? Так вы хотите служить в войске и только отвергаете тот пост, который я считаю за благо предложить вам? Встаньте, сэр Дэдлей!.. Встаньте и будьте так любезны объяснить мне, уж не из скромности ли вы отказываетесь от предлагаемого мною вам места?.. Ого!.. Уж не надеялись ли вы, что я назначу вас лордом-канцлером? Ну нет, я еще в своем разуме. Встаньте, сэр! – нетерпеливо продолжала она. – У меня есть и другие дела. Объяснитесь покороче и пояснее.
Дэдлей не вставал.
– Ваше величество! – сказал он. – Если вы хотите знать причину моего отказа, то позвольте мне оставаться на коленях. Это та поза, которая приличествует виноватому. Я должен сознаться в государственном преступлении…
– Так вот оно! Я так и знала!.. – пробормотала королева, и в ее душе всплыло новое подозрение.
– Вы знали это? – вскрикнул Дэдлей, и было ли это хорошо разыгранной радостью, или он и в самом деле дал волю своему торжеству, но он посмотрел на Елизавету таким сияющим, таким полным смелой надежды взглядом, что она смущенно и удивленно взглянула на него. – Вы знали это? О, что я говорю!.. Вы не можете, вы не должны даже догадываться, что заносчивый юноша, бывший когда-то на службе у дочери своего короля и видевший в ней только идеал всего прекрасного, унес ее образ с собой в изгнание и ныне с дрожью увидал на троне женщину, которую когда-то обоготворял. Ваше величество, теперь вы знаете, что Дэдлей Варвик – государственный преступник: я не могу поступить к вам на службу, потому что безумие любви довело бы меня до сумасшествия от пытки видеть вас постоянно и в такой непосредственной, но вместе с тем крайне далекой близости… Ведь я был бы способен постоянно видеть в вас идеал своих грез, а не королеву; поэтому-то я и боюсь ваших милостей, но не боюсь гнева. Пошлите меня в Тауэр, прикажите обезглавить меня, дерзкого, – и я буду благословлять вас.