Первый момент реальности был слишком неожиданным – кто-то надавил металлом мне на губы, и в рот полилась жидкость. Странная теплая жидкость со вкусом крепкого вина. Именно она попала мне не в то горло, заставив тело инстинктивно ожить, дернуться и принять более безопасную позу: я резко села в кровати и попыталась откашляться.
Слабость и неуклюжие жесты стали понятны, когда я, наконец, протерла слезящиеся глаза: мой вспученный живот указывал на…
Черт его знает, на что именно он указывал, но я попыталась понять, где я нахожусь. Огромная комната, блистающая зеркально натертым паркетом. Не стандартная елочка, а художественно выполненная мозаика из разных сортов дерева, с узорами и виньетками, сложная работа и очень дорогая, сразу видно.
Легкий сумрак – приближается вечер. Метрах в пяти от меня, за большим столом с двумя огромными подсвечниками сидели несколько женщин. А рядом со мной стоят, склонившись к постели, одетый в старинную одежду полноватый мужчина с большой ложкой в одной руке и женщина в костюме горничной, держащая в обеих руках фарфоровую миску.
Откашлявшись окончательно, открыла рот, желая спросить, где, собственно, я нахожусь… Сделала глубокий вдох и закрыла рот… Слишком все непонятно, лучше не лезть с вопросами. Сидела, вытирала слезы со щек рукавом с пышными кружевными рюшами, закрывающими кисть руки. Рассматривала людей: вскочивших со стульев у стола женщин в длинных платьях, спешащую ко мне пожилую даму с чем-то непонятным в руках. На противоположной от меня стене – два роскошных мраморных камина, где пылают огни, бросая на паркет яркие отблески.
-- Ваше величество! Тише, тише! Вы должны лежать! – мужчина бросил ложку в миску, которую держала женщина в костюме и чепце горничной, и за плечи начал укладывать меня в постель. – Помогите мне, мадам Вербент! Королева не в себе, нужно уложить ее! – Это он говорил той самой даме, которая поспешно навалилась на меня с другой стороны. Для этого ей пришлось заползти на кровать, я чувствую, как под ее телом прогибается перина.
Я перестала трепыхаться, хотя и не понимала, что происходит. Это все было неожиданно и страшно, пришлось притвориться, что я в обмороке: обмякла телом, затихла, пережидая ситуацию. Я почти не играла, мозг отказывался воспринимать увиденное как реальность.
-- Ну вот… Ничего, Господь милостив! Через некоторое время она опять придет в себя, – это сказал мужчина.
-- Надо сообщить его величеству, что королева пришла в себя, – это женщина, похоже, та самая, которая мадам Вербент. Только она стоит с левой стороны от меня.
-- Да-да, вы правы, мадам Вербент. Скоро у меня ежедневный доклад его величеству и королеве-матери. Я обязательно упомяну, что её королевское величество пришла в себя.
Бред продолжался… Или не бред? Я тихо и мерно дышала, стараясь не выдать себя. Зашуршала одежда и послышались шаги: женщина в длинном платье отошла. А к моим губам вновь сунули ложку с вином. Я невольно дернулась, вино потекло по щеке и ниже, по шее, а мне пришлось открыть глаза и сказать:
-- Не нужно вина. Меня тошнит от него.
Чужой голос и чужой язык, хотя говорю я сама… Голос тихий и какой-то трусливый, лебезящий, просящий, а язык… Сложно сказать. Английским разговорным я владела прилично: он необходим был в путешествиях. Как звучит, например, французская, немецкая или испанская речь, знала. Этот язык не похож по звучанию ни на один из них. Резковатый, даже чуть гортанный.
-- Ваше величество! Это не просто вино! Я настаиваю, чтобы вы приняли лекарство! – толстяк не собирался уступать и недовольно хмурился.
Я прекрасно помнила, кто я такая. Я думала на русском языке. Я помнила всю свою жизнь до момента, когда в мое тело попали прутья арматуры. Вывод, хоть и достаточно безумный, напрашивался сам собой: я попаданка в чужое тело. Я в чужом мире. Я совершенно не понимаю, что здесь происходит и как. Потому нельзя выдать себя. Хорошо уже то, что я здесь болею и, это все знают: с больной спрос меньше.
Я просто неловко поелозила в кровати и повернулась спиной к мужчине. Подняла руку на уровень глаз и принялась рассматривать кисть. Очень тонкая, белокожая, слабая. Тонкие прожилки голубых вен, сгрызенные почти до мяса ногти. Противно…
Я опускаю руку: смотреть на нее неприятно. Кровать просто гигантская, не меньше трех метров в ширину. Вдоль изголовья ряд из пухлых подушек. Одеяла такого же огромного размера, а белье, кажется, шелковое. Не белое, а темно-розовое, почти красное.