– Эту дату не отмечают, – сердито бросила Маша.
Дорога была привычно-однообразной. Толкали в метро, жали в автобусе, и Маша вспоминала своего логиста-автомобилиста, который презрительно называл поездку в набитом автобусе петтингом.
Она смотрела в одно окно, Петухов в другое. Правда, Петухов, сняв с себя громоздкий рюкзак, всю дорогу пытался поддержать её под локоть не то услужливо, не то подобострастно. Она же всякий раз выдёргивала свой локоток из его влажной ладони и вспоминала логиста с маздой.
“Всё-таки как нелеп этот Петухов! – думала она. – Эта его старая ветровка, рюкзак только что не с помойки. Уж не те ли на нем джинсы, что я купила ему после свадьбы?”.
Вышли у поворота. Молча пошли рядом. И будто – солнце не для них, небо не для них.
Вдруг Петухов остановился:
– Какой воздух! Чувствуешь? – радостно, как-то по-детски воскликнул он, глядя на неё восторженно.
«Просто идиот какой-то!» – мрачно думала Маша, и мимо её мысленного взора мчался вожделенный логист в новой мазде с блондинкой из бухгалтерии.
Однако от солнца, от сосен так пахло забытым, далёким, сладким, что Петухов постепенно перестал раздражать Машу.
Наконец они вышли к озеру, и Маша легла на байковое одеяло, которое Петухов услужливо расстелил на берегу.
Ей стало спокойно. Чуть слышно поскрипывали сосны, перекликались какие-то птицы, то и дело, спрашивая друг друга: “Ты меня любишь?” С озера доносился плеск волн. Где-то далеко скандалили чайки.
“Конечно, с ребенком будут проблемы. Этот последний аборт… – рассуждала она. – Но Герман хочет, и, значит, в случае чего, придется взять ребенка из детдома” …
Тем временем Петухов, пыхтя, расчищал место, собирал окрестный мусор и относил его подальше в лес. Он уже натаскал сушняка, и скоро должен был затрещать, защелкать веселый костерок…
Сквозь лёгкую дрёму Маша слышала хриплое дыхание Петухова, время от времени прерываемое покашливанием, и раздражение вновь овладело ею.
“Чёртов турист. До сих пор в Робинзона играет!”
Она знала, что Петухов по-прежнему работает в своём НИИ, получает свои жалкие копейки и считает, что всё должно измениться к лучшему, что не может же быть так скверно всегда. Её злило, что он как будто смирился со своей жалкой участью и не пытается ничего изменить.
“Хоть бы дуру какую-нибудь себе нашёл! – думала Маша. – И чего он околачивается возле моего дома, прячется, как мальчишка, за деревьями? Да, вот именно как мальчишка!”.
Петухов рубил хворост, валявшиеся тут же полусгнившие коряги, пыхтел, крякал с удовольствием показывая Маше, какой он ещё молодец. И вдруг вскрикнул, принялся ругаться – очевидно, поранил себя топором.
«Увалень!» – мстительно подумала Маша, улыбнулась и открыла глаза. Петухов сосал окровавленный палец и обиженным ребенком смотрел на бывшую жену…
Едва касаясь песка кончиками пальцев ног, по-кошачьи грациозно Маша пошла к озеру, представляя себе, как за ней из укрытия наблюдает логист, только что навсегда прогнавший ту отвратительную блондинку из бухгалтерии…
Озеро сильно обмелело, и она долго шла по мягкому песку, прежде чем зайти на глубину.
Маша всегда любила купаться. И в раннем детстве, когда готова была часами плескаться в мелкой речушке, и позже, в бассейне, где покоряла мальчишек своим классическим брасом…. Но теперь ей больше нравилось лежать на воде, разглядывать облака.
Вот и сейчас над Машей проплывали воздушные островки, которые превращались то в весёлых барашков с лёгкими завитушками, то в чей-то профиль или пухлое детское тело. Маша вдруг вспомнила своего младшего брата, с которым ее как-то оставила мать. Он тогда сильно болел, и Маша сидела над ним, одновременно жалея беднягу и злясь на него. Брат стонал и вдруг сильно закашлялся; кашель перешел в хрип, и брат стал задыхаться. Маша смотрела на посиневшее лицо брата, и ей было страшно. Его лицо она помнила до сих пор…
Она перевернулась на живот и поплыла. Это облака сбили её с толку, заставили вспомнить неприятное…
Петухов уже разбил палатку и, утирая с лица пот, высматривал среди легкой ряби волн Машину голову. Головы нигде не наблюдалось, и Петухов испугался.
– Маша! – закричал он во весь голос, переполошив прибрежных чаек. Стараясь не думать о страшном, на ходу снимая джинсы, он бросился в воду.
Петухов не помнил, умеет ли он плавать, и когда увидел бывшую жену, гладкой дебелой рыбиной плывущую ему навстречу и с легким презрением смотрящую на его суетливые движения, вспомнил, что не умеет и начал задыхаться.