— Мысли людей суетных мечутся, как эти листья, их беспрестанно кружит во все стороны. Вчера вы считали меня безумцем и говорили, что я объелся эринского зелья, которое одурманивает животных. Сегодня вы находите во мне мудрость предков. А между тем советы, которые я даю, хороши в любой день, ибо слова мои не зависят ни от солнца, ни от луны, а исходят от моего разума. В отместку за вашу злобу следовало бы предоставить вас гневу Цезаря, который повелит отрубить каждому из вас руку и выколоть глаза, чтобы, обходя селения и выпрашивая хлеб и пиво, вы служили всему Британскому острову свидетельством его, Цезаря, силы и правосудия. Однако я пренебрегу обидой, которую вы мне нанесли, помня, что мы братья, что бритты и атребаты — плоды одного дерева. Я буду действовать на благо моих братьев, пьющих воду Темзы. Я привез на их остров дружбу Цезаря, которой они по своему безрассудству лишились; теперь я сделаю все, чтобы вернуть ее им. Цезарь, любя вождя Комма, которого он поставил царем над атребатами и моренами, носящими ожерелья из раковин, полюбит и британских вождей, окрашенных в огненные цвета; он упрочит их богатство и власть, потому что они друзья вождя Комма, пьющего воду Соммы.
И еще сказал Комм-атребат:
— Вот что скажет вам Цезарь, когда вы склонитесь на свои щиты у подножия его трибуны, и вот какой ответ должна подсказать вам разумная осторожность. Он скажет: «Дарую вам мир. Дайте мне в заложники детей благородной крови». А вы ответите: «Мы дадим тебе наших детей благородной крови. Некоторых из них мы доставим тебе сегодня же. Но большинство детей благородной крови находится в отдаленной части нашего острова, и пройдет много дней, пока их привезут сюда».
Вожди удивились проницательности Комма-атребата. Один из них сказал:
— Комм, ты человек мудрый, и я верю, что сердце твое полно дружбы к твоим британским братьям, пьющим воду Темзы. Будь Цезарь простым смертным, у нас хватило бы смелости сразиться с ним, но мы поняли, что он бог и что его корабли и боевые снаряды наделены разумом, подобно живым существам. Идемте, умолим его простить нас за непокорство и не лишать нас власти и богатства.
Рассудив так, вожди туманного острова вскочили на коней и помчались к той бухте, занятой римлянами, где стояли на якоре их либурны[581], а вблизи на отлогом песчаном берегу сохли вытащенные из воды галеры. Комм не отставал от своих братьев. Когда они увидели римский лагерь, обнесенный рвами и частоколами, прорезанный широкими, правильно расположенными проходами и сплошь усеянный палатками с золотыми орлами и с венцом штандартов наверху, они в изумлении остановились, вопрошая друг друга, каким чудом сумели римляне в один день воздвигнуть город, красивее и обширнее которого не было на туманном острове.
— Что это? — воскликнул один из них.
— Рим, — ответил атребат. — Римляне всюду носят с собой Рим.
Их впустили в лагерь, и они направились к подножию трибуны, где в окружении ликторов восседал проконсул. Он был одет в пурпур, на его бледном лице горели орлиные глаза.
Комм-атребат стал в позу, выражающую мольбу, и попросил Цезаря простить британских вождей.
— Сражаясь с тобою, — сказал он, — вожди эти шли против требования сердца, которое всегда благородно, когда повелевает. Посылая свои боевые колесницы против твоих солдат, они повиновались, а не повелевали, они уступали воле бедных и ничтожных людей своего племени. Множество их сплотилось на борьбу с тобой, ибо они неспособны понять твою силу. Ты знаешь, что бедняки не так щедры, как богачи. Не откажи в дружбе вот этим, обладателям больших достояний, ведь они заплатят тебе дань.
Цезарь, уступая мольбе вождей, даровал им прощение и сказал:
— Дайте мне в заложники детей ваших нобилей.
Старейший из вождей ответил:
— Мы дадим тебе наших детей благородной крови. Некоторых из них мы доставим тебе сегодня же. Но большинство детей благородной крови находится в отдаленной части нашего острова, и пройдет много дней, пока их привезут сюда.
Цезарь наклонил голову в знак согласия. Так, благодаря совету атребата вожди выдали только небольшое число мальчиков, и то не самых знатных.
Комм остался в лагере. Ночью ему не спалось, и он с высоты утеса взглянул на море. Прибой с яростью разбивался о подводные камни. Морской ветер примешивал к реву волн зловещее завывание. Рыжая луна в своем неподвижном беге среди туч бросала на океан обманчивые блики. Атребат, чей острый взор пронизывал мрак и пелену брызг, рассмотрел застигнутые бурей корабли, которые под напором ветра и бушующих вод качались во все стороны. Одни без парусов и руля неслись по прихоти волн, пена которых тусклыми искрами мерцала на их бортах; другие снова уходили в открытое море. Паруса их скользили по воде, как крылья зимородка. Корабли эти, рассеиваемые бурей, везли сюда конницу Цезаря. С наслаждением вдыхая морской воздух, галл некоторое время шел по краю утеса, и вскоре взор его отыскал бухту, где сохли на песке вытащенные из воды римские галеры, так испугавшие бриттов. Он видел, как прибой мало-помалу настигал их, теснил, сталкивал друг с другом, разбивал, а в это время бешеный ветер срывал с якорей стоявшие в бухте глубокие либурны и уносил их мачты и снасти, как соломинки. Он смутно различал движения легионеров, беспорядочной толпой прибежавших на берег. Тогда он поднял глаза к божественной луне, которой поклонялись атребаты, жители побережья и глубоких лесов. Она была здесь, в тревожном небе бриттов, и походила на щит. Он знал, что это она, медноликая, вступив в полнолуние, вызвала прилив и причинила бурю, которая в эту минуту разрушала римский флот. И тут, на белесом утесе, в священную ночь, перед лицом бушующего моря, Комму-атребату открылась таинственная сила, более сокровенная и более непреодолимая, чем сила римлян.