– Я не раздаю свои вещи! – прогремел вервольф и широким жестом смахнул фарфоровую чашку со стола. Она со звоном разбилась о каминную полку. Снейк хихикнула. Странный тип оскалился. Господин оскалился ему в ответ. Сейчас они более всего походили на двух волков, не поделивших добычу. Зрелище было воистину ужасным. Я подумала, как бы они не начали трансформироваться.
Не знаю, что измотало меня больше, физическая боль и усталость или шок от увиденного, но голова моя упала на грудь, а я сама провалилась во тьму.
Глава 3. Ветер, кровь и серебро.
Ни кнут, рассекающий кожу, ни механическое сердце часов в унисон с моим, а именно рычание двух волков, которые делили меня, словно уже зарезанного барашка, снилось мне в кошмарах той ночью. Это зрелище укрепило мою решимость бежать из замка. Куда угодно, хоть к чертям в пекло, хоть в королевскую гвардию, но подальше от холодного звериного оскала вервольфа.
Первое, что я сделала с утра, это украла изящный серебряный сервировочный нож с подноса и скрыла его под подушкой.
Несколько лет назад, я точно так же спрятала в постели нож после домогательств очередного нанимателя – мелкого дворянчика, баронета в какой-то глуши в Суссексе. Мне было жаль покидать талантливого воспитанника – мальчишку лет 7 – из-за несдержанности его папаши. Поэтому однажды ночью, когда это ничтожество появилось у меня в спальне, я просто приставила к его горлу нож. Он ни на минуту не усомнился, что я пущу нож в дело, и мы договорились. Он не мешает мне работать и достойно исполнять обязанности, за которые мне платит. «Никогда – слышишь – никогда не позволяй им делать из тебя идиотку».
Однако надо сказать, что занятия мои в том доме продлились недолго – папаша счёл нужным отправить сына в закрытую школу. А меня как неудобную свидетельницу его похоти вышвырнули с глаз долой.
И так дом за домом, безрадостное унылое существование леди из обедневшего дворянского рода. Свою маму, ушедшую рано, я помню только на дагерротипах. Родовая горячка. Отца, лорда мак Алистера, офицера, ветерана колониальных войн, нашли как-то на берегу реки за городом без следов насилия на теле. Как пса, на берегу, в тине. Наш знакомый врач зафиксировал смерть от сердечного приступа. Я помню как я рыдала, а рядом стояла Элоиза, и в глазах её не было не слезинки, только ненависть. Она была уверена, что отца убили. Что дало её повод так думать, она мне так никогда и не сказала.
Спустя два года Элоиза умерла от чахотки. После её ухода всё что мне осталось – это очень небольшое наследство и уменьшительное Мардж от моего имени – Маргарет Редфокс. Слащавое «Мегги» мы с ней никогда не любили. Так и начались мои скитания по стране. Пока два дня назад меня, ехавшую к дальнему родственнику на заработок, не выкрали, как скаковую лошадь. Но лошадь может и смотаться от конокрадов.
Последующие впечатления отвлекли меня немного от моих печалей, воспоминаний и страхов. Однако о побеге я не забыла. К счастью, я не сидела уже целый день в своей тюрьме, а мне позволили ходить по замку и заняли работой. Надо сказать, работа мне мало подходила, ничем подобным я до сих пор не занималась, но это было интересно.
Днём за мной зашел один из надсмотрщиков. Я легко узнала его лицо. Это был тот человек с кнутом под моими окнами. Палач, как я его «окрестила». Он ни взглядом, ни словом не выдал, что помнит нашу с ним «встречу».
– Я принес Вам одежду, леди, – ничего себе, он отвернулся, что бы не видеть мою обнаженную грудь, все еще пылающую после экзекуции снейк. – Оденьтесь, я провожу вас.
После всего, что я пережила, мне было смешно его смущение. Смущение человека, который ежедневно кнутом подвергает наказанию рабынь возле столба.
Я повернулась к палачу спиной и, прогнувшись, стала расстегивать пуговицы на костюме, который он бросил на кровать. При этом я кожей почувствовала его желание и снова смущение. Смущение палача. Мне ужасно захотелось вдруг, что бы он протянул руку к моей саднящей груди. Чтобы он положил меня на эту кровать в этой глупой темнице, и мы на несколько часов забыли об этом кошмаре. Но он, разумеется, этого не сделал. Куда уж ему, слуге своего хозяина.
– Я, конечно, не встречал еще ни одной рабыни более соблазнительной, – вдруг мерным спокойным голосом сказал палач, – но вы сейчас провоцируете меня. Вы – чужая собственность, и вы провоцируете меня украсть. Для меня это смерть. За эту выходку вы должны быть наказаны. Что бы никогда не забывать, чья именно вы собственность.
Я с удивлением взглянула на него. Ни капли эмоции в голосе.
– Я сделаю так, что бы вы в течение всего дня помнили, кто ваш хозяин и думали о нем, – он что-то достал из напоясной сумки. Странный конусообразный предмет. Серебро, увенчанное все тем же агатом по плоской части фигуры. На столе после завтрака остался поднос с булкой и сливочным маслом. Палач взял немного масла на палец правой руки. – Вы так красивы в изгибе. Повторите, – приказал он мне. Через минуту, я почувствовала, как ягодицы мои мягко раздвинули, а внутри меня металлическим холодом ощутила тот самый предмет – пробку, увенчанную агатом. Было некомфортно, и я боялась выпрямиться. Однако сделав это, я почувствовала себя более уверенно. Предмет оказался небольшим, и со временем я перестану его чувствовать. Но палач был прав. Я всегда помнила, что он там. И всегда я думала при этом о вервольфе. Но когда при ходьбе внутри меня поднималось напряжение и нарастающее чувство экстаза, я думала о палаче. Наверное, он предвидел и это.