— Я одного-то точно помню, — объяснил он, тяжело дыша. — Я его, как тещу родную, запомнил. Увидел меня — рванул… Такой мордастый, глаза вразбег… И на спине у него было… у него было… такая завитуха была, рюмка со змеей на спецовке. Это у студентов мединститута. А он сварщик… Что-то не вяжется… Может, где одолжил. В общем, такая штука… рюмка со змеей. А другой черный, черные волосы, пестрая рубашка, в лицо не разглядел. А третьего совсем не помню. Ты-то не видел?
Алмаз признался:
— Я потом увидел. Я их не видел.
— Ну ничего. Найдем. Они не знают, что со мной связались. Мы на границе и не такое распутывали… Подонки!
— А может, по следам попробовать? — спросил Алмаз, заранее смущаясь. Какие уж тут на стройке следы.
— Найдем… Восстановим из пепла… Ты смотри, где какая вывеска, где начальство. Туда и зайдем. Мы их из земли вытащим и обратно туда заколотим!..
Они подошли к железному забору, небрежно покрашенному зеленой краской. Вдоль этого забора и бежали сварщики. За открытыми воротами — белый корпус, на стене мазутом или жженой костью: СТАЛЬТРЕСТ. ГР. УГМ 34… Зачеркнуто и сверху: 8.
Белокуров и Алмаз ступили за ворота. Здесь краснели и рыжели горы труб двухметрового сечения, тавровые балки, железные листы. Слева от белого корпуса на земле блестели рельсы, катился, став ногами на крайние рельсы, похожий на паука, громадный кран, он двигался, дребезжа звонком, расставив ноги, а между ногами у него стоял железнодорожный состав с грузом, и стрела выбирала из очередного вагона балки, переносила их в сторону, туда, где бегали, махая руками машинисту крана, парнишки в касках… Белокуров и Алмаз Шагидул-лин зашли в крытый, вроде гаража, огромный цех, чуть короче деревни Алмаза. Невозможно было смотреть по сторонам — работали сварщики. Гром стоял от молотков, не услышишь крика под ухом.
Белокуров замахал руками, к ним подошел перемазанный в мазуте человек, снял темные очки, вздернув голову, словно спрашивая, в чем дело, кого надо. Белокуров кивнул на выход. Они втроем вышли в зной, к синим теням, к слепящему красному железу.
— Мне бригадира или комсорга, — сказал Белокуров.
— Я бригадир. Толокнов.
— Я бригадир из объединения строителей, из ОС, СМУ-шесть, Белокуров.
Они протянули друг другу руки, каждый из них повторил для себя фамилию другого, пожал плечами, видимо, что-то прикидывая. Затем Толокнов удивленно спросил:
— Сюда-то что тебя занесло?
От его бригады до бригады Белокурова было напрямую не меньше сорока километров.
— Сейчас объясню, — сказал, мрачно щурясь, Белокуров. Он в двух словах поведал суть дела, показывая рукой: — Вот отсюда они побежали… У одного на спецовке сзади рюмка со змеей…
Толокнов снял замасленную кепку, протер ею синие очки, сплюнул, снова надел, очки ткнул в нагрудный карман. И неожиданно разозлился:
— Ну и что? У меня-то что ищешь? У меня таких нету! На пушку берешь? Нету у нас таких, нету. Мы уже три недели морды жарим, конец квартала, план горит, времени нету, а ты пришел уголовщину пришивать?..
— Ты чего кричишь? — тихо перебил его Белокуров. — Я тебя по делу, посоветоваться. Как к бригадиру. Ну-у, брат, так мы хрен построим Каваз… Я что, прокурор, что ли? Мне-то что, делать больше нечего?
Они помолчали.
— Ну история… — пробормотал Толокнов. — В самом деле. И придумали же, мерзавцы! Додуматься надо — лошадь приварить… Жива лошадь?
— Жива-а… Вон парнишка помог расковать.
— У меня в самом деле нету такого, чтобы зо змеей… у меня командированных нету… Мы — стальтрест, спецовка без картинок… черный один есть — грузин, так он из лучших у нас… Ты знаешь что? Загляни-ка во-он туда… там — Спецнефтьмонтаж какой-то, тоже трубы варят, для ТЭЦ… Во-он, видишь пустырек, и такая бетонная каракатица. Вывески нет, они месяц всего там. И, знаешь, там столб стоит, старый, деревянный, прямо от него и входи. А у меня нету, Белокуров!
Толокнов побежал обратно к своим, а Белокуров и Шагидуллин пошли искать людей из Спецнефтьмонтажа. Постояли на пустыре, увидели столб, разбитый в щепу трактором или КрАЗом, переглянулись, подошли к двери, на которой висел отпечатанный красной краской спецвыпуск местной газеты.
В комнатке сидел смеющийся человек в черной рубашке и синтетическом галстуке. Он поздоровался за руку, внимательно выслушал. Потом долго молчал, что-то прикидывая, и, вдруг, потянув носом воздух, вкрадчиво спросил у Белокурова: