Поздоровавшись, парни возвращаются к прерванным занятиям: они мечут дротики, играют в настольный футбол, бродят по Интернету. В углу примостился старый телевизор. Рядом — опутанная черными проводами игровая приставка. На экране застыл оскалившийся солдат. Двое мальчишек берутся за геймпады, и картинка оживает. Это стрелялка под названием «Ликанские войны». Место действия — Волчья Республика, нужно переходить с уровня на уровень, убивая как можно больше ликанов-повстанцев и собирая по дороге энергетические контейнеры и оружие (серебряную пилу; пулемет, с шелестом расстреливающий патроны).
Они собираются несколько раз в месяц, объясняет Макс. Никакого официоза. Просто им нравится тусоваться вместе. Чувствовать себя среди друзей и единомышленников. Патрик не знает, как ответить. Можно ли спросить, что именно их объединяет? Почему они вместе? На всякий случай он пока ограничивается одним-единственным словом:
— Круто.
Разговор перескакивает на школу. Макс спрашивает, нравится ли там Патрику. И начинает рассказывать: этот учитель совершенно бестолковый, а зато тот — очень умный, но ему мешают чересчур либеральные взгляды. Глаза Макса бесцеремонно впиваются в собеседника, а средний палец постоянно ударяет по ладони в такт словам.
— Пить хочешь?
Патрик кивает. Интересно, что ему предложат? Пиво? Но нет, все присутствующие потягивают кока-колу и лимонад. Холодильник забит этим добром. Гэмбл открывает банку, а Макс вдруг щелкает пальцами.
— Да, пока я не забыл! — Он повышает голос: — Ребята! Ну-ка все посмотрите на меня и послушайте!
Кто-то убавляет громкость, музыка затихает, видеоигра снова останавливается, все головы поворачиваются к Максу.
— Не забудьте, в следующую среду в четыре часа мы едем в «Цветок пустыни» — это дом престарелых на Райли. Сначала уборка территории, затем — культурная программа. Ты, Дэн, за ужином играешь на фортепиано.
Бритые головы согласно кивают, а потом снова начинает щелкать настольный футбол, возобновляются разговоры и видеоигра.
— Ты совсем не такого ожидал, так ведь? — понизив голос, спрашивает Макс.
Патрик и сам толком не понимает, чего именно он ожидал. Может быть, громких выкриков. Флага со свастикой.
— Вы, ребята, за здоровый образ жизни, что ли?
— Не совсем.
— Тогда кто вы такие?
— Мы называем себя «Американцы».
Они обсуждают иммигрантов. Ситуацию в стране. Шансы Чейза Уильямса стать кандидатом в президенты. Чуть ли не каждое предложение Макс заканчивает словами «так ведь?». Словно постоянно исправляет собеседника, проверяет, одинаковых ли взглядов они придерживаются.
Речь заходит о терактах. Патрик признается, что не понимает: почему Сопротивление появилось именно сейчас, такая большая сильная группировка и так неожиданно?
— Какое там неожиданно, — недовольно морщится Макс. — Это продолжалось годами. Началось, еще когда нашим родителям было столько же лет, сколько сейчас нам с тобой, во времена Противостояния. — И, загибая пальцы, он перечисляет: неудавшиеся взрывы на Таймс-сквер, попытка устроить эпидемию сибирской язвы, бомбы в посылках, стрельба в торговом центре, газовые атаки в метро. — Почти везде экстремисты так или иначе потерпели неудачу. Несколько трупов, несколько заголовков в газетах, а потом внимание общественности переключается на репортажи об очередном цунами или землетрясении. И только сейчас этим вечным неудачникам наконец-то удалось провернуть нечто значительное. И ты, друг мой, оказался тут замешан. Причем умудрился остаться в живых. Это просто удивительно. Ты теперь часть истории. Живой символ их поражения, наша надежда. — Голова Макса раскачивается, как воздушный шарик, с каждым предложением его голос становится все громче.
Патрик ненавидит, когда о нем так говорят: словно он не человек, а воплощенная идея. Именно поэтому Гэмбл и не общается с журналистами. Он меняет тему и спрашивает Макса, опасны ли, по его мнению, простые ликаны. Может, не следует стричь всех под одну гребенку и поголовно причислять к экстремистам?
— Не могу похвастаться, что лично знаю многих ликанов, — говорит он, — но они вроде бы в большинстве своем живут самой обычной жизнью. И особенно не жалуются. Вполне довольны, никому не причиняют вреда.
Макс неодобрительно качает головой и кладет руки на плечи Патрику.
— Послушай. Они представляют угрозу для здоровья людей. И омерзительны с биологической точки зрения. Никогда об этом не забывай, ладно?
— Ладно.
Макс отпускает его. Патрик допивает колу и трясет пустой банкой, требуя добавки. Вместе они идут к холодильнику.
— А теперь расскажи мне про своего отца, — просит Макс.
— Что именно ты хочешь знать? — уточняет Патрик, открывая банку и слизывая пену.
— Все.
Гэмбл не понимает, что именно рассказывать. Кит Гэмбл, его отец, носит тяжелые мотоциклетные ботинки «Левайс» и белые футболки. Пальцы у него вечно в синяках, а под ногтями грязь. Несколько раз в месяц отец сам стрижет себя перед зеркалом: подбривает виски и шею, а на макушке оставляет короткие волосы — обычная прическа морских пехотинцев. В колледже Кит Гэмбл учился на биохимика. Этакий одаренный разгильдяй. Именно там, в Калифорнийском университете в Дэвисе, он и познакомился с Нилом Десаи, своим лучшим другом. Их там прозвали Кирком и Споком в честь персонажей «Звездного пути». Киту скучно было горбатиться в лаборатории, он повсюду расхаживал в мотоциклетных ботинках, носил на поясе нож, его захватывали грандиозные идеи, но гораздо меньше привлекало их воплощение в жизнь. А Нил носил брюки цвета хаки, носки и сандалии. Этот добросовестный трудяга собирался сделать карьеру в области ветеринарной биохимии.
Отец в конце концов нашел применение своим плохим оценкам и гениальным способностям в пивоваренной компании «Энкор стим». Он водит «додж рамчарджер» и мотоцикл. На лбу у него маленький шрам в форме ромба — на рождественской вечеринке ударился об открытую дверь шкафа. Это был один из самых страшных моментов в жизни Патрика: папа с удивленным лицом вдруг падает на пол, между пальцами у него сочится кровь. Вокруг нависают люди. Впервые в жизни он видел тогда отца смущенным и раненым.
Кит Гэмбл учился в колледже целых шесть лет. Курсе на втором у него закончились деньги, и он записался в армию. Сейчас отца снова призвали: он старший сержант в калифорнийском подразделении, которое расквартировано в Туонеле, это на востоке Республики. Он командует отрядом из двадцати пяти солдат. А всего в их подразделении семь тысяч служащих. В прошлый раз отца призывали очень давно, когда еще были живы бабушка с дедушкой. Но тогда в Республике все было спокойно: никто не выходил на демонстрации и не швырялся камнями в американцев, протестуя против оккупации. В газетах не писали о солдатах, погибших при взрыве самодельной бомбы или от когтей и клыков ликанов во время уличных стычек.
Они с папой разговаривают по скайпу, обмениваются эсэмэсками, переписываются по электронной почте. Отец шутит, что раньше у него не было ни единого седого волоска, а теперь вся голова побелела. Жалуется, что чувствует себя стариком среди всех этих юнцов, многие из которых ненамного старше Патрика. Пишет, как ему тут не по себе, как хочется поскорее оказаться дома. А что касается непосредственно службы… «Здесь только несколько смутьянов. И именно про них говорят в новостях. Остальные граждане (а это в общем и целом большинство) нам рады. Помни, быть ликаном — вовсе не значит быть чудовищем. Никогда не забывай об этом, сынок».
Еще отец пишет, что по ночам ликаны воют вокруг лагеря, а за пределами базы слышны выстрелы. Один раз прямо возле их вездехода взорвалась бомба. Машина дважды подпрыгнула, ее занесло вправо, и они съехали с дорожной насыпи. Но к счастью, отделались лишь парой царапин. Потом долго звенело в ушах. «Сердце у меня так и подпрыгнуло. Я же за этих мальчишек отвечаю, а опасность совсем близко. Береги себя, парень. Я тебя люблю».