- Красиво, не правда ли? - спросил я, чтобы наше молчание не открыло ему нежелательность его присутствия.
Но Корня не собирался отдавать должное моей вежливости. Он сразу же уселся возле Иоаны, спокойно сидевшей на стульчике, сложив руки на коленях, и я увидел, что он протягивает руку, берет ее правую ладонь и поворачивает ее кверху. Теперь казалось, что Иоана просит милостыню. Ждет, что кто-то положит ей в открытую ладонь монетку.
- Иоана, сядь как следует, - запротестовал я, но Корня уже положил на ее ладонь руку.
- Нет, подожди. Сиди так!
Я уже собирался сказать ему пару теплых слов, потому что этого еще не хватало - чтоб он учил меня, как вести себя с дочерью! -но слова застыли у меня на устах. Если до сих пор крошечные орехи испускали равномерный свет, собираясь в пламенеющую массу, теперь - словно кто-то вдруг открыл бесчисленные краники - что-то вроде потока искр, брызнуло из едва наметившихся орешков. Я мог бы поклясться, что у меня на глазах повернули ключ каких-то необыкновенных фонтанов, чьи струи забили сильнее в пурпурном сиянии рефлекторов. Это было совершенно невероятное зрелище, увеличивавшее и дававшее крупным планом то, что мне показалось сном в ту ночь, когда такие же лучи вылетели из цветка одуванчика. Я замер и впился пальцами в деревянную ручку стула. Затем, повернувшись к Иоане, я, как и ожидал, увидел, что крошечные красные искры вылетают и из ее ладони. Если бы я испугался, я тут же прекратил бы этот спектакль, но феерическое зрелище снова вызвало во мне лишь недоверчивое удивление, странную экзальтацию и горькое чувство исключенноcти из этого непонятного единения между Иоаной и светящимся деревом.
Огромный пурпурный фонтан устремил в небо мощную струю, в которой я различал брызги, вылетающие из каждого ореха, с минуту дрожал в высочайшем напряжении, и вдруг, описав кривую линию, обрушил свой сверкающий поток в ладонь Иоаны. Я вскрикнул, испугавшись, что пылающая масса раздавит ее, но моя дочь приняла этот поток лучей не дрогнув и, при странном свете "холодной печи", напоминающем какие-то неописуемые сумерки, я увидел ее лицо, на котором застыла улыбка экстаза. Ее ноздри дрожали, а на полуоткрытых губах застыла вдохновенная улыбка.
- Он говорит с тобой? - шепнул Корня.
И я слишком поздно понял, что он предвидел эту "встречу". Иоана с мгновение помолчала и вдруг заговoрила быстро, задыхаясь, словно торопясь передавать сообщение по мере того, как его принимала: - Боль... ох, боль! Зачем? Сад.. все разрыто, убито...
Я не верил своим ушам, хотя передо мной было лишь подтверждение того факта, что профессор не играл с Иоаной утром, когда просил ее сказать, что сообщил ей одуванчик. Я еще не мог, не хотел верить, но сам поток красных лучей был спектаклем совершенно неправдоподобным, и я понимал, что верю в него только потому, что он сверкает здесь, на моих глазах. Если бы мне об этом рассказали, если бы кто-нибудь другой увидел ореховое дерево, превратившееся в огромный светящийся фонтан, я ни за что бы ему не поверил.
- Что случилось? - спрашивал теперь Корня. - Кто такая была красная лягушка?
Застыв на месте, я следил за огненным дождем. Иоана взволнованно порывалась на стуле и ее слова мучительно застывали на губах.
- Это трудно ... не могу ... не понимаю... Я не могу сказать ...
- Скажи, как понимаешь, - подбодрял ее Корня, проявляя прямо-таки неправдоподобное терпение.
- Все - едино ... трава, камень и человек... У них нет людей. Только деревья, большие деревья... с красными листьями, с мыслями в плодах, их мысли - в плодах, потому что они красные. У зеленых плодов нет мыслей, только у красных ...
- Где это у них?
- Далеко, далеко... где все деревья красные. Им давно хотелось прийти, но они не могут двигаться, не могут ходить. Стоят и думают. Много, много мыслей... И вот пришла лягушка, и мы все испортили... и... ох, какая боль!
- Как она пришла?
- Не знаю, это трудно... Палка из красного огня. Ее ничто не остановит... За нее умерли деревья, много, много деревьев ... чтобы отдать ей свою силу. Они сказали, что умирают, чтобы дойти до нас... А мы все испортили ...
- А лягушка? Что это была за лягушка?
- Это была не лягушка, а палка. Сила палки... Они думают, красные плоды... На земле палка собралась в комочек. Вся сила деревьев была в ней, как в красном кулаке. Кулак мыслей...
- Но зачем? Зачем они ее послали?
- Чтобы знать ... чтобы мы знали ... Красные деревья думают. Чтобы думать вместе ...
- Нет, это было не напрасно! Скажи ему, что это было не напрасно! Мы будем изучать красные деревья и плоды. Мы узнаем! Мы тоже знаем, что все едино, и если нужно, мы сделаем красными несколько деревьев земли ... Чтобы думать вместе. А его мы будем охранять. Пусть он не боится!
- Исследуйте, узнавайте! Он умрет зимой. Листья и плоды у него опадут, и на следующий год снова будут зеленые листья и глупые зеленые плоды. Сила уходит, меняется... У нас не так, как у них.
- Скажи ему так, - снова начал профессор, но Иоана, измученная, свернулась на стуле калачиком.
- Я больше не могу ...
Механическим жестом она повернула к себе ладонь, прижав ее к колену, и мне показалось, что она захлопывает книгу. Светящийся фонтан вдруг исчез. Пурпурная струя еще некоторое время дрожала в небе, уменьшаясь с болезненным трепетом, и только орехи сохраняли свой рубиновый ореол.
Мы с Корней одновременно повернулись к Иоане.
- Я слишком утомил тебя? - спросил он в то время, как я брал ее на руки.
- Я хочу спать, - прошептала Иоана, опуская голову мне на плечо. И прежде, чем я донес ее до кровати, она заснула.
- Не следует чрезмерно утомлять ее, -сказал мне Корня так, словно это я ее утомлял. - Есть у нее перчатки?
-Что?
Я взглянул на него пораженный. Впрочем, все происшедшее было настолько невероятным, что я и сам не понимал, чему я еще удивляюсь. Все же мой ответ прозвучал так, словно он был обращен к сумасшедшему.