Внезапно из-за угла выскочил здоровый пес. Руслан… Твою мать... Я моментально замер по стойке “смирно”. Эта овчарка признавала только брата. Его подарили Славику. Именно Славику. Не знаю, каким образом пёс это понял, но с первого дня ходил за братом, словно привязанный. Славка с собакой проводил все свободное время, которое не было занято хоккеем или школой. А время, занятое школой — очень минимальное. Поэтому собака видела брата чаще и больше, чем учителя. Для тех вообще посещение уроков Славиком Беловым приравнивалось к государственному празднику. Можно брать транспаранты и идти на демонстрацию. Не знаю, как он ухитрился окончить школу с аттестатом, а не со справкой.
Какого черта пес бегает по двору свободно? Он даже отца не принимал за хозяина. Бросаться не бросался, но мог облаять, только в путь. Даже немного прикусить. Батю это бесило, кстати. Он много раз пытался изменить ситуацию, однако, Руслан упорно продолжал видеть лидера только в брате.
Когда я был маленьким, вот как раз девятилетним, то прежде, чем войти во двор, пять минут топтался у калитки, проверяя, не прибежит ли собака. Меня он вообще особо "любил". Чувствовал, наверное, страх. Чуть только замечал, тут же подкрадывался неслышно, а потом наскакивал всем весом и угрожающе рычал. Но при этом ни разу не укусил. Издевался просто, скотина. Мандец... Если вспомнить, я вообще всех боялся. Собаку, отца, собственной тени. Руслан, кстати, умер очень внезапно. Его кто-то отравил.
— Ты чего? — Ржавый, который почти уже был одной ногой на улице, почувствовал, что за спиной никого нет и обернулся назад, разыскивая меня. — Оооо… Русик… С собой возьмем?
Овчарка подбежала совсем близко. Понюхала, а потом радостно замахала хвостом и ткнулась носом в мою ладонь. Признал. Славика признал. Ну, вот. А говорят, собаки все понимают и чувствуют. Хрен там. Пахну, как Славик и этого достаточно.
— Идем. — Я ухватил Руслана за ошейник, а потом подпихнул его вперед.
Действительно. Чего не взять-то. Я всегда хотел свою собаку. Которая будет считаться со мной. Будет меня любить, ждать. Поэтому, когда мы с женой купили дом, завел себе пса. Ну, как пса… супруга выбрала пекинеса.
— Куда пойдем? — Ржавый покрутил головой, определяясь с направлением. — Ты смотри, тебе же тренер запретил шататься с нами. В центр нельзя, а то по закону подлости, сто пудов нарвемся на его знакомых. А у тебя, типа испытательный срок. Чего ты так ссышь за свой хоккей? Ну и хрен с ним, если даже выгонят.
Я с удивлением посмотрел на друга. Запретил? Это что-то новенькое. Не помню такого. Славка точно ничего подобного не говорил. Хотя… Мы не особо были близки. Чему я удивляюсь. Он вообще ни черта не говорил мне. А родителям, и подавно. Иначе за ситуацию, которая произошла после того, как Славика выгнали из команды, меня вообще прибили бы. Особенно, если учесть, что Славку поперли из спорта по моей же вине. А родители не сказали ничего. Только за первый случай прилетело. Значит, не знали. Уж батя точно не промолчал бы. Не в курсе они были второй причины такого поворота в судьбе Славки. Я ведь рос настойчивость ребёнком. Один раз подгадил и не успокоился. Потом все равно хотел добить.
— Да не знаю... Идем, хоть куда-нибудь. Тупо прогуляемся. Сейчас мать заметит, что я сбежал. Будет злая. Так что, часа два надо дома не появляться. Пока она не успокоится.
Петька пожал плечами и свернул направо. Дорога вела к школьному двору. Я помню это хорошо. Там собирались пацаны с нашего района. Не совсем те, что приходили на пустырь, конечно, но тоже не отличники.
На улицах было пусто. Во-первых, судя по словам матери, сегодня или суббота, или воскресенье. Во-вторых, народ, похоже, не особо хотел гулять в такую мерзкую погоду. С неба сыпалась какая-то противная морось. Не дождь, а самая настоящая срань.
Вдруг неожиданно произошло что-то странное. Мы почти были возле школы, когда я внезапно, ни с того, ни с сего, увидел перед глазами картинку. Это было даже не воспоминание. Именно картинка. Как в кино. Очень яркая и живая.
Я сижу на кухне. Рядом стоит большое ведро с горячей водой. В воде — клюшка. Черенок уже обрезан под нужную длину, а вот нижняя ее часть нуждается в доработке. Просто изначально она — прямая, а мне необходимо загнуть в правильную сторону. Я сижу рядом и жду, когда дерево станет послушным из-за горячей воды. Напротив — стоит мать. У нее в руках краги и она смотрит на них растерянно. Краги огромные, как и все остальное. В нашем городе нет детской хоккейной формы, поэтому нам выдают взрослую.
— Сынок, да как же их перешить… — Мать поднимает на меня взгляд. — Там внутри — конский волос. Я не смогу… Если только попросить тетю Любу… У нее большой опыт. Ну, не с этими твоими...как их.
— Краги, мам. Это называется — краги.
— Ага. Краги...В общем, только если тетя Люба. Я спрошу. Слушай... Может, вернёшься в "Металлург"? Ну, ведь рядом с домом. Почти рядом, ладно. Хотя бы Семилуки. Пешком можно дойти. Зачем тебе этот "Буран"? Едешь на электричке до Воронежа. Потом на трамвае на другой конец города. А вечером? Я же места себе не нахожу. Вчера не успел на вокзал и все. Добирался на автобусе до Придонского, оттуда пять километров пешком. Слав... Форма твоя эта... Тяжело ведь.
Мать в сердцах пинает ногой большую сумку которая стоит рядом.
— Пришел домой почти ночью. А я не сплю. Жду. И ведь не понятно, куда бежать встречать. На вокзал ко времени сбегала, тебя нет в электричке. Чего только не передумала, пока ты явился. Все понимаю, сынок. Хочешь хоккей, хорошо. Но чем "Металлург" тебя не устроил? Два года здесь нормально ведь ходил.
Я слушаю мать и улыбаюсь. Мне хорошо. Я доволен, что смог напроситься в Воронежский клуб. Там все серьезно. Мне сейчас десять лет. Я слишком мелкий ещё. Рост, вес. Не хватает физухи. Но я вспоминаю, как в первый год не мог залезть на борт. Это стало моей манией. Набрать физуху. Бегал, отжимался, после тренировки оставался на льду. А сейчас смог попасть в "Буран". Я слушаю, что говорит мать, но не слышу. Я счастлив. И плевать, даже если придется идти пешком всю дорогу, а не пять километров от окраины Воронежа до Семилук...
— Славик! Славик, твою мать!
Голос Ржавого вырвал меня из тягучего, обволакивающего воспоминания. Я тряхнул головой, соображая, что произошло.
— Ты чего, блин?! Напугал, придурок. Шел, шел, а потом встал, глаза вылупил в одну точку и ноль реакции...
Я молча смотрел на Петьку. В голове был сумбур, на душе маята. Это не мои воспоминания. Это воспоминания брата. Но как? Почему их помню я?
Глава 5
Я смирился. Серьезно. Просто пришел к выводу, зачем ломать голову над вопросом: Как и почему? Ответ все равно узнать невозможно. Причина есть, это точно. Надо только понять, какая именно. Но по большому счету, я — Славик. Все. Буду, значит, жить с этим. Прям легче даже стало, когда прекратил загоняться. Потому что сойти с ума в попытке осмыслить, как вообще возможна ситуация, где я нахожусь в родном брате, не хотелось бы. А то можно реально чокнуться.
Особенно после неожиданного заворота мозга, когда он вдруг выдал яркое, кинематографическое воспоминание из жизни Славика. Тоже такое себе особенность. Ржавый сказал, я был похож на лунатика. Глаза в точку и никакой адекватности. Мало ли где и в какой момент меня снова стеганет. Например, во время игры. Вот это будет прям совсем плохо.
Хотя знать все о жизни брата надо. Полезная информация. Учитывая, что мне в то время, к которому привязано случившееся воспоминание, исполнилось около пяти, я не в курсе всех этих событий. Вот вообще было по хрен. Интересовали тогда совсем другие вещи, свойственные ребенку. Брата я, считай, и не видел дома.
Самое интересное, внезапных “прозрений” больше не прилетало. По крайней мере, ближайшие два дня. Однако, многие вещи я просто знал. Будто это мое собственное знание и опыт.
Например, пацаны, с которыми встретились на школьном дворе. Они учились в той же школе, что и мы с Ржавым. Жили в одном с нами районе. Уровень наших взаимоотношений был ближе к дружеским. На крови не братались, а я и такое, между прочим, делал. Вернее, не я, а Славик. Просто за два дня новой жизни стал воспринимать все именно своими глазами. Поэтому думал о себе и о брате, как об одном целом, в первом лице. Так вот, с Ржавым мы момент скрепления дружбы кровью пережили. Лет в семь. Удивительная дурость, конечно. Но тем не менее, и Славик, и Петька знали наверняка, друг за друга готовы отдать жизнь.