- Садитесь, садитесь, - Василий вежливо указал на стул перед столом, - Познакомимся поближе, товарищ…? – следователь вопросительно глянул на усача.
- Бутько. – с характерным малороссийским акцентом ответил усач, неловко приземлившись на стул, - Товарищ, - свистящим шепотом произнес он, - Товарищ, я это, не виноватый ни в чем. И то, шо на заводе тогда уголь пропал – це все Петрович, мать его, а я ж ему усе кажу, шоб вин чистосердечно признался…
- По поводу угля на заводе, мы еще разберемся – стальным голосом ответил Василий, - Фамилия, имя, отчество, год рождения!
- Бутько Николай Осипович, одна тысяча девятьсот першего году. – Дрогнувшим, внезапно осипшим голосом отозвался Бутько, - а шо, товарищ, я таки здесь зачем, а то если це все уголь…
- Вопросы здесь задаю я, Николай Осипович! – Василий прервал допрашиваемого, и оторвав взгляд от листка куда записал его имя, кинул на усача быстрый взгляд – губы побелели, по лбу скатывается капелька пота. Нервничает. На губах невольно заиграла усмешка. Кто же за собой греха не знает? – Женаты?
- Да…
- Род занятий?
- Кочегар на Машстрое.
Вопросы перемежались скрипом стального пера об бумагу. Периодически Василий тянулся рукой к портсигару, и тогда его лицо скрывалось за густым табачным дымом. За четыре часа допроса в комнате уже успело смениться пятеро соседей покойного Полынского, в том числе, немолодой уже еврей, назойливо предлагавший свои услуги по выявлению врагов народа, по списку, уже им составленному. Но все как один не могли сообщить о Полынском ничего такого, что могло пролить хоть крупицу дело, на это загадочное дело.
- Да он вообще тихий был. – сквозь слезы сообщила ему женщина в бесформенном ситцевом халате с повязанными цветастым платком волосами, - Из каморки-то своей почти не выходил, только в булошную, раз в день, да за газетами. И к нему не ходил никто. Бобылем жил! А по ночам сам с собой разговаривал, видать контузило на фронте, сердешного!
- Угу… - Исписав очередной листок, Василий отложил его в сторону. – Вы свободны гражданочка.
- Ой, слава бо… - не договорив женщина прикрыла губы рукой, и быстро вбежала из комнаты.
За время, проведенное в допросной, солнце уже успело пройти половину своего пути, и теперь его лучи через решетку били прямо в затылок Василия, отчего ему уже было невыносимо жарко.
- Пол дня коту под хвост, - недовольно пробурчал он, пересматривая записанное. По всему выходило, что ничего, ровным счетом ничего необычного за Полынским не водилось. Но тем не менее, каким-то образом, он смог узнать об аресте, да еще и вышибить себе мозги, вопреки четкому указанию Василию, привезти его живым и здоровым. В округ необходимо срочно отправить отчет, а отправлять-то ровным счетом и нечего.
- Парам-парам, - следователь забарабанил пальцами по столу, подставляете Полынский, подставляете… Как бы из-за вас, самому на вашем месте оказаться не пришлось…
Откинувшись на спинку стула, Василий устало прикрыл лицо руками. Совсем недавно, года три назад, когда он, молодой капитан волею судьбы оказался в рядах СМЕРШ, служба, да и вся его жизнь, несмотря на всю сложность, казалась ему теперь неимоверно простой. Он четко знал, где враг, а где друг, мог с уверенностью в своем решении поставить человека перед расстрельной командой, или полностью оправдать.
Сейчас же... Как говорил один поэт: «Смешались в куче кони, люди…». Не было никакой четкой грани, между «врагами народа» и «честными советскими гражданами», собственно и те, и другие ни капли не различались в своих суждениях и поступках. И те, и другие пытались выжить в суровой послевоенной разрухе, и лишь скупые строчки постановлений, набранных безучастной машинисткой под диктовку, разделяли их на тех, кто будет жить дальше, и тех, чья судьба будет навечно сломана.
Вот так же и Полынский. Казалось бы, честный гражданин, боевой офицер…
«Причем, наверняка офицер империалистической закваски» - ухмыльнулся про себя Василий. Сама манера самоубийства выдавала в нем тот самый душевный стержень, приобрести который возможно было лишь в офицерском корпусе Империи. Однако, страницы личного дела скупо умалчивали о его прошлом. Более чем вероятно, Полынский еще до войны, в годы «партийной чистки» озаботился с тем, чтобы скрыть свое прошлое. Сложно судить его за это – так поступали многие. Но, возможно, стоит просмотреть дело еще раз? Да и возможно действительно стоит поднять царские архивы, как предлагал Моисеич…