А на гулянке у взрослых играла-заливалась на все лады гармоника, плясали мужики и бабы, заливисто хохотали молодухи, засидевшиеся в девках. Они присматривались к нарядившимся по праздничному случаю тоже припозднившимся в женихах парням, иные из которых успели и службу ратную завершить. Некоторые и пороху понюхали в окопах Восточной Пруссии. Парни, кто побогаче, старательно начищали сапоги – «хромки». А кто победнее – ограничивались простенькими ичигами.
Драк не было. Иногда повздорят друг с дружкою, обменявшись зуботычиной, и все. Мирно расходились по домам. Зла не держали. Обиды не таили.
Ничего худого не предвещало начало осени семнадцатого года. Жизнь текла размеренно и спокойно. С завершением уборочной страды Степану работы навалилось. Вереницей тянулись в сторону «ворошиловской» мельницы тяжелые подводы, доверху груженные тугими мешками с зерном. К октябрю мало-помалу смогла семья начать рассчитываться с долгами.
Глава V
Тяжело дыша, все чаще присаживался усталый Степан на колоду у входа в мельницу. Капельки пота стекали по лиц, оставляя полоски на испачканной мукой коже. На мельнице не предусмотрено окон. Солнечный свет попадал через постоянно раскрытые двери. Похолодевшее осеннее солнышко грело мало.
– Ты бы поберегся, Степушка, – просила вечером Елизавета, с тревогой глядя на уставшего мужа.
Ефремка, стараясь во всем помочь отцу, брался было за мешок с зерном.
– Погодь, сынок, – трогал его за плечо Степан. – Неокрепший ты еще. Лучше-ка помоги мне забросить. Э-эх! – Жилистый Степан тащил мешок к желобу. Зерно золотистой струей стекало в чашу. Из-под жерновов струилась белая мука.
– Прямо загляденье, – восхищался, передохнув, Степан, не отрывая взгляда от свежей муки. Он подставлял под струйку ладонь. Мука сыпалась меж пальцев.
– Однако трудно тебе, брат, в одиночку-то справляться, – с сочувствием глядел на него Ефим.
– Почему в одиночку? Ефрем помогает.
– Да я не про то. Постоянных бы тебе мужичков парочку. Все-таки полегче было бы. Спина-то небось болит? – пытался разговорить брата Ефим.
Тот отмахнулся:
– Некогда мне разговоры разговаривать. Все нормально. Лучше сам подсоби.
– Я-то ведь только временно могу подсобить. Сам знаешь, покуда дома передышка от дел имеется. Подумать надо бы, кого тебе в помощники снарядить?
Степан выпрямился, поглядел на брата:
– Ты мне батраков-то не сватай. Я тебе не Комогорцев.
– Ну, куды хватил. У него такой размах! И мельница, и скот, и поле хлебное. Ему, конечно, без батраков никак не обойтись. – Ефим сделал паузу и продолжил свою убежденную речь: – Но и тебе без посторонних рук тоже нельзя. А как ты хотел? О чем думал, когда мельницу строил? Оно вот и сейчас бы спину меньше ломило-корежило, кабы еще тогда на лесосеке у тебя добрая помощь была. А нет, все почти в одиночку. И пилил, и разделывал лесины. Один жилы рвал.
– Так уж один? – откликнулся Степан. – Сколь разов ты с ребятами помогал. И вывозили вместе.
– Какой все-таки ты упрямец. – Ефим от досады даже сплюнул. – Пойдем, что ли, на свет белый. Водички глотнем. Горло все пылью мучной забило.
– Пойдем, – согласно кивнул Степан. – Минут на пяток не более, а то не управиться до вечера. Обещал Даниле сегодня домолоть его зерно.
– Если Даниле срочно надо, мог бы и сам задержаться, помочь, – не удержался, ворчливо и с долей укоризны, заметил Ефим. – Глянь-ка, доверил свое зерно.
– Что я, заначу, что ль?
– Да я не о том. Хитроватый этот Данила-копченый. Сгрузил и укатил, чтобы не корячиться тут лишний раз. Я давно заметил, что настоящий хозяин сам норовит даже внутрь с мешками попасть, поглядеть хоть, как оно, зерно, в муку, в хлеб превращаться будет.
– Это и верно, и не совсем, – возразил Степан.
– В чем «не совсем»? – удивленно спросил Ефим.
– В том, что каждому на мельнице самолично находиться не резон. Тут у меня какая-никакая чистота и порядок. Окурка не найдешь. А люди, сам знаешь, разные бывают. Иной еще харкнуть и сморкнуть может, где стоит, прямо под ноги. А здесь, паря, мука – продукт… Неряшливость здесь должна быть исключена.
…Вечером, перед ужином, Ефим, улучив момент, пока брат споласкивался в бане, шепнул Елизавете: