Младенец, бесом одержимый.
Младенец выдувает из ноздри
то из одной, то из другой
ежесекундно — день-деньской —
невиданные пузыри.
И думаю я в ужасе — они
не есть ли пузыри земли?
Пустыни корабли?
В ночи огни?
Зачем неугомонный бес
нам голову морочит,
чего он хочет?
Воды с сиропом или без?
Посмотри на родную сторонку.
Встал на цыпочки и посмотрел,
как засвеченную фотопленку
перед носом в руках повертел.
Я с трудом узнавал очертанья
и одних от других отличал:
колокольни, высотные зданья,
тарный склад, автобаза, вокзал.
В ожидании электрички,
чтобы до смерти не заскучать,
стал, достав сигареты и спички,
коробком о коробку стучать.
Чернокожему американцу
уподобясь до мимики вплоть,
начал в такт искрометному танцу
изгибать и изламывать плоть.
Принялся так раскачивать тело,
пока мало-помалу душа
не отчаялась — не отлетела,
в безвоздушную высь поспеша.
Киселя
потехи для,
ради пущего веселья
позабористее зелья.
Винно-водочного или
ягодно-плодового,
хлебного, столового
ярославского розлива.
От которого как мухи
мрут по осени ребята.
Сохнут с бормотухи.
С суррогата.
Слепнут с ядохимиката,
что над полем кукурузным
самолеты распыляют.
Самолеты провожают
ярославцы взглядом грустным.
Взор застенчивый и скромный.
Собственная точка зренья
у народонаселенья
полосы нечерноземной.
Стук дождя и ветра вой
вперемешку с шумом сада,
в сочетании со склада
доносящейся пальбой.
Ухо режет звук любой.
Всякий раз напоминает
про превратность бытия
ветра вой и стук дождя.
Что-то в образе вождя
неспроста меня смущает.
Между обликом врага
и обличьем палача
незначительное сходство —
некое уродство.
Морда просит кирпича.
Я нож нашел на полпути —
поближе к «Двадцати шести
Бакинским комиссарам».
Наверное, недаром.
Бес неспроста, что было сил,
меня водил —
на местности определялся.
Он обольстить меня пытался,
когда мне в руку нож вложил.
Обычный ножик.
Перочинный.
Ценою в три рубля.
Отличный повод, чтоб себя
почувствовать мужчиной.
Листвы зеленой подголосок
по совокупности с травой —
первоапрельский недоносок,
рожденный в муках,
чуть живой.
Проклюнувшийся наудачу.
В спираль закрученный.
С хвостом.
Бутон желает стать цветком.
Тогда как я хочу на дачу.
Чуть свет уставиться в окно,
окрестности обозревая,
ни много не подозревая,
сколь много сил заключено
в цветке, в бутоне.
В пенье птиц.
Круженье и коловращенье
макросистем, микрочастиц
лишь вызывают отвращенье.
Бессмысленная суета,
игра природы,
власть стихии —
определенно неспроста
способствуют неврастении.
Совместный труд земли и неба
приносит жалкие плоды.
Эпохи символ — знак беды —
осьмушка хлеба.
Четвертка писчего листа.
Короткий список — строк с полста.
Помимо вишен, яблонь, груш,
перечисленье мертвых душ.
Смирнов. Петров… Пантелеймонов.
Влас Чуб… Григорий-Доезжай,
развозчик газовых баллонов,
прости-прощай!
Гуд бай, веселый автослесарь!
Адьё, угрюмый военврач!..
Взлетает солнце по-над лесом,
как над спортивным полем мяч.
Где пионерская дружина
в шатрах брезентовых жила,
разнообразная скотина
природу напрочь извела.
Нам репутацию подмочит
не дождь, который все хлопочет —
лепечет, чавкает, бормочет,
проваливаясь в водосток
весь мокрый — с головы до ног.
Мне представляется никак
не разрешимою загадкой,
как это может дождь украдкой
прокрадываться на чердак.
Под крышу. В подпол. Между стен.
За шиворот вода струится.
Зеленоватая водица
вокруг меня.
Выше колен.
Вода под горло подступает.