— Бабуль! — Данила открыл дверь, пропуская Киру вперёд, а за ней Платона.
Свободный коридор, открывающий вид на просторный зал и две комнаты, был пропитан солнцем и украшен ажурными занавесками. Сладкий аромат яблочного пирога вскружил голову горожанам, заставив невольно желудки заурчать.
— Проходи, сынок! — бабуля как всегда на кухне, как же ей без готовки.
— Даня! — белокурая девчушка с длиннющими волосами, заплетённые в две косички, выпорхнула с лестницы по левую сторону и обхватила шею брата, как можно крепче сжимая.
— О, какая силачка! — Данила поднял её не чувствуя веса.
Сказать, что Данила и Василиса были родными, ничего не сказать. Девчушка была вылитая Рапунцель: волосы чистейший блонд, глаза огромные зелёные-зелёные, курносый носик, веснушки на щеках и на переносице, ну может губы у них были один в один — пухленькие с детской очаровательной улыбкой.
— Знакомься, это Платон и Кира, — Данила души не чаял в сестрёнке, по его взгляду было сразу заметно, ни на кого он ещё с такой любовью не смотрел, как на Василису. Подобным взглядом смотрят на детей родители, готовые отдать всё на свете.
— Василиса! — девочка протянула руку сначала Кире, а потом Платону. — Можете называть Васёной, но только не Васькой, назовёте так — прибью! — сразу же предупредила девочка, ни разу не заигрывая.
— Даже не думал о таком, — оправдался Платон, с первой секунды обольщённый девчушкой.
— Это хорошо, проходите, бабуля для вас столько всего наготовила! — Вася ловко оказалась на полу и подхватила руку Киры и руку Платона, потягивая их вперёд.
Кухня в прованском стиле, возможно, оно было обустроено не списывая с прованса, но молочные тона дерева с нежно-голубоватым оттенком кухонного гарнитура по всему периметру, цветочные занавески, подкреплённые плетённой джутовой косичкой, открывая вид на заснеженный сад — заявляли об утончённом вкусе деревенской идиллии. Кремовый половичок на деревянном полу, впитывающий лучи вечернего солнца дополнял уютность, как и полосатая кошечка, лакающая из миски и прервавшаяся от трапезы из-за появившихся гостей. Семейный стол под тон кухни из светлого дерева с белоснежной накрахмаленной скатертью, обставленный четырьмя стульями с перекрещённой спинкой. В уголочке, под вышитой узорной занавесочкой, образ Николая Чудотворца, освещаемый горящей лампадкой. Кира подумала, что она попала в рай, в настоящий православный рай.
— Здравствуйте, детки, здравствуйте, — бабулечка поставила противень с румяным пирогом на гарнитур, и быстро накрыв полотенчиком, обернулась к гостям.
Данилу нежно обняла и поцеловала в щёки. Киру и Платона тоже обняла, последнего погладив по колючей щеке.
— Можете называть меня бабулей, но если стесняетесь, то баб Шурой, я не придирчива. Хорошо доехали?
— Хорошо, бабуль, — Платону нравилось, что ему можно обращаться к бабушке Данилы — бабуля.
Описания насколько бабушка Данилы и Василисы была чудом, будут лишними. От одного её вида, казалось, что мир за пределами Мельниково, лишь нелепая зарисовка.
— Чувствуйте себя как дома, ни в коем случае не стесняйтесь, если что-то нужно — спрашивайте, если что-то захотите — говорите. Да, милая? — бабуленька просияла голубыми глазками, взяв мягкой рукой за ледяную ручку Киры, по которой пробежали мурашки от столь родного прикосновения, непривычного и давно позабытого.
Кира молчаливо кивнула, она пребывала как в тумане, не веря происходящему.
— Сейчас покушаете, а затем Данечка баньку затопит, напаритесь!
— В городе мне больше всего не хватает бани! — Данила вышел с кухни и взял сумки, разместив их в комнате напротив. Ему ещё двор нужно вычистить, а то что это за лесная тропка! Да и костенело молодое тело без ощутимого физического труда.
23. Под мягкими лапками счастья…
Василиса, бабушка и Кира сидели за столом, болтая об учёбе, Кира увлекающе рассказывала о том, как они все вместе участвовали в дебатах, и что Данила любит спорить с преподавателями, а тем нравится продолжать спор. Бабушка переполнялась гордостью, слушая про успехи внука и до того добрая улыбка озаряла лицо бабули, что Кире хотелось обнять женщину и долго-долго не выпускать из тёплых объятий.
Парни чистили двор от снега, пока баня пыхтела пушистыми клубами дыма, окутывая белёное бревенчатое строение со всех сторон.
Буран бегал около парней и хватал зубами черенок лопаты, пытаясь унести, чтобы поиграться. Данила ребячливо шугал Бурана, а тот отпрыгивал с раскрытой улыбчивой пастью, а затем напрыгивал на парня, толкая мускулистыми лапами хозяина, пытаясь повалить его, но тщетно.
В ало-розовом закате всё казалось неземным, мороз вырисовывал узоры на стёклах, заставляя сильнее похрустывать алмазный снег под ногами. Золотистый месяц поднялся над дымящими трубами домов, зажигая одну за другой звёздочку на сапфировом полотне чистейшего декабрьского неба. Наступала ночь.
— Вода холодная с краю, три ушата приготовлено. С остальным разберёшься.
— Спасибо, — кивнула Кира, прикрываясь бушлатом, который принадлежал Данилу и хранил его аромат.
— Сильно пар не поддавай, жарко слишком будет, — Данила посмотрел на девушку во весь рост и, высказав, что требовалось, вышел из предбанника.
Кира осмотрелась по ещё одному искусно сделанному объекту, пропитанный дымом от поленьев и детского мыла с травами. Есть несколько запахов, которые можно вдыхать и не надышаться: запах после дождя, свежего дерева и запах в доме и бане Романовых.
Кира повесила бушлат на крючок, сняла свободную футболку со спортивными найковскими хлопковыми штанишками. Нижнее белье аккуратно разложила на чистых полочках, специально расположенных для вещей. Предбанник выглядел отдельной комнатой дома, здесь стояла тумбочка полная мыльных принадлежностей — всевозможных. Полочки во всю стену: на каких-то были припасены свечи разных размеров, на каких-то книжки. Скляночки: пустые и с мазями. Лежак, застеленный розоватым в крупную клетку вафельным покрывалом с небольшой вышитой крестом подушечкой, и, конечно же, светлый коврик под ногами. В этом предбаннике можно было жить!
Кира отворила дверь бани и покрылась мурашками, когда жар заботливо коснулся худощавого тела.
— Хорошо-то как… Господи… — присев на полок, вытянула ножки вперёд, покрываясь испаринами по смуглой коже.
Тяжёлые берёзовые веники висели на золотисто-ореховой стене, Кира потянулась к одному из них.
Вымыв руки после улицы и Бурана, Платон проходил мимо прикрытой дверью комнаты, заметив под светом месяца изгибы гитары. Парень вошёл в комнату, гитара оказалась не единственным инструментом, около окна стояло фортепиано с открытой нотной тетрадью, где чьим-то старательным почерком были выведены символы ноток.
Платон взял гитару, пропустив сквозь ладони приятное ощущение, улыбка на лице парня промелькнула, но не исчезла.
— Ты что тут делаешь? — включила свет Вася, прищурив глазки. С поличным поймала вошедшего без спроса.
— Увидел… — он приподнял гитару.
— Умеешь играть? — Василиса приложила голову к двери и улыбнулась, в секунду превратившись в миленькое создание.
— Умею. Она расстроена, — Платон присел на кровать, затрагивая струны, настраивая на верную частоту. — Твоя?
— Ага, но я так и не смогла освоить, пальчики больно.
Платон резво подкрутил струны и сыграл первый аккорд, а за ним ещё один. Пальцы замерли, ладонь прижалась к струнам. Вася присела на стульчик.
Платон облизнул губы, открыл глаза, тихо выдохнув. Снова потревожил струны, но уже создавая мелодию.
Василиса прислушивалась, но не сразу поняла что за композиция, отступление закончилось, а затем девочка выпрямилась и два голоса: баритон и полный, с примесью народного пения, слились в песню на стихи Есенина.