Миша освободился из объятий Вики, чтобы попрощаться с Евой, он видел, что ей грустно, что ей непривычно принять мысль об его отъезде.
— Одно только прошу, — бирюзовые глаза смотрели в душу парня, — будь аккуратнее, береги себя!
Ну почему она снова беспокоится, будто ему что-то угрожает?
— Да что со мной может произойти? — во взгляде парня бушевала нежность.
Ева сама не знала почему она переживала, но какое-то странное предчувствие посылало звоночек, оповещающий о том, что Еве уже как-то пришлось пережить. В её голове крутилась одна верная фраза, немного перекроенная от высказывания Миши: «Я бы не пережила, если бы с тобой что-то случилось». Для Евы самым важным и близким человеком был именно Миша, ради него она сделала бы всё, стоило ему только попросить и, даже не дожидаясь просьб, сделала бы всё ради его счастья. Она любила его всей душой и сердцем. Она бы пожертвовала большим, чем могла бы пожертвовать Диана.
— Мишенька, — Ева обвила руками шею Мишу и встала на носочки, чтобы обнять его посильнее, показывая насколько не хочет расставаться с ним. Он чуть голову не потерял от ласковой интонации, которой произнесла его имя.
Когда очередь в самолёте подошла уже до них, Миша выпустил из объятий Еву, и наклонившись, поцеловал в щёку, задев губами уголок её губ, а затем ещё раз обнял Вику, но от поцелуя воздержался, быстрее направляясь в самолёт. Всё, прощание закончилось, он больше не оборачивался.
Диана не могла сосредоточиться, она даже побаивалась заговорить с Мишей о том, что для неё стало предельно ясным. Она совсем не знала своего сына и даже не могла догадаться насколько глубоко чувствительным и невероятно сильный, отчего даже родная мать не сразу заметила его несчастную любовь. Её мальчик страдал, потому что любил ту, которая не видит в нём мужчины.
— Всё хорошо, — улыбнулась Диана, коснувшись рукой щеки сына, который откинул голову назад и закрыл глаза, когда турбины самолёта завелись, подобно тому, что сжигало изнутри парня.
Бывают в жизни несколько моментов, когда желание отчаянно всё отставить, помчаться и сделать то, что должен сделать, а на деле сидишь и ничего не предпринимаешь. В эти моменты человек теряет какую-то волю, какую-то твёрдость и уверенность в том, что было для него свято и он вопреки всему должен был сделать то, что должен.
«Я не люблю её по-настоящему, раз ничего не сделал», больной судорогой ударило сердце Миши, когда он произнёс эти слова в душе. Но голос разума ответил, что он поступил правильно, а за ним поддержал голос веры, ведь всё могло измениться.
Верно, переезд в Петербург раскрыл в парне одну из сильных черт характера, направив его мысли в новом направлении. Он стал собраннее, лишённый искушений и фантазий, он видел людей такими, какими они являлись по своей сути, как бы они не пытались выглядеть иначе.
Спокойный взгляд созерцал глубину синих глаз в отражении зеркала. Длинные пальцы закрепили замок часов на левой руке, поправив рукав чёрной рубашки, заправленной в чёрные джинсы.
Миша замечал как на него смотрят, как в открытую заигрывали девушки, стоило ему оказаться в общественном месте, особенно в метро. Кто-то даже не стесняясь жался к нему, приглашая на свидание. Не интересные ничем, не интересные ни в чём девушки, возможно в них много подарков, только его это никак не тревожило, оттого он становился ещё привлекательнее для них.
12. Пощады не ждите
О Петербурге можно расписывать бесконечно, о том какая там атмосфера творческого полёта, изящества и новомодной старины, привлекающая всех с разных концов мира.
Для Миши Петербург был отражением душевного состояния: светлые бессонные ночи, наполненные туманным светом, окунающий в смутный несбыточный сон; эпохальность улиц и домов, хранящие в себе жизни прошлых веков, умчавшейся тройки празднества и царского шика; времена адъютантов, гусаров и их любовных похождений; дуэли и изыск в манерах, мода денди и прозрачность богатства одеяний с блеском камней прекрасных дам высшего света; страдания Онегина после встречи с замужней Татьяной; бедные районы полуобморочного Раскольникова и несчастные метания Ивана от Наташи Ихменевой до сиротки Нелли и к родителям Ихменевым.
Петербург был тем местом, где стоило быть Мише.
Первый учебный день вселял дух обновления, жажду к знаниям, отличающихся от школьной базы.
Аудитория пополнялась новобранцами, готовых к лекции.
Миша присел за четвёртый ряд, устроившись около коридора между партами. Вся аудитория была пропитана запахом древесины, выкрашенных стен, пахло, как в библиотеке книгами.
— Можно? — высокий, похожий по телосложению на боксёра, парень в вязаном светло-сером свитере и обычных тёмных джинсах с простыми найками обратился к Мише, чтобы тот пропустил его.
Миша подвинулся.
— Все как с ума посходили, — парень присел на стул, достав ручку с толстой тетрадкой. — Данила, — протянул руку Мише.
— Миша, — пожал руку.
— Тоже питерский малый?
— Нет, из Новосибирска. Ты откуда?
— Я почти местный, из Мельниково. Под Питером сельцо. Надо тебе будет как-то туда приехать, не пожалеешь.
Данила был из простых, как говорится свой человек, без камней за пазухой. И когда он разговаривал, Миша неохотно запоминал фразы, которые в будущем становились пророчеством.
Миша сначала не решился, но всё же высказал, что само по себе приходило на ум:
— Тебе уже наверное говорили, что ты на Бодрова похож? — а в светло-сером свитере, будто специально связанный копией из фильма «Брат 2», так вообще, как две капли воды.
Данила усмехнулся пухлыми губами, и кивнул, посмотрев голубыми глазами на Мишу.
— Споры разнятся на Бодрова, а кто-то Васильева* приплетает. Девки ведутся, и лишь одной я нравился как Данила Романов, — Данила повернулся ко входу в аудиторию, обратив внимание на вошедшую девушку в облегающем платье цвета марсала с чёрной косухой, шпилька подчеркивала модельные ножки. Длинные чёрные волосы были убраны в конский хвост, неброский смоки-айс, томный взгляд карих глаз, наполненные презрением ко всем, кто смотрел на неё с вожделением. Такую девушку большинство из парней хотели «отыметь», а другая половина человечества с завистью ненавидела за то какая у неё идеальная фигура, чистая и бархатная кожа, что по сути своей она ведьма и может крутить миром как пожелает. — Штучка, — прокомментировал Данила, когда штучка свысока посмотрела на него, заметив ухмыляющийся взгляд деревенщины.
— Ничего особенного, — по-доброму высказал, даже такая штучка ни разу не взволновала Мишу.
Данила приподнял густые брови, едва заметная линия тёмных волосков между бровями делала его милым и по-детски забавным.
— Да ты кремень, раз богиня для тебя такое себе.
— Если так.
— Девушка что ли у тебя есть?
Миша кивнул.
— А, тогда понятно. Я бы тоже ни на кого не смотрел, если бы девушка была. А так, — Данила потянулся, сомкнув руки за спиной в замок, — хало-хало-холостяк.
— Ты же нравился одной, как Данила Романов.
— Нравился и разонравился, история стара как мир.
Дверь в аудиторию захлопнулась, студенты встали, приветствуя куратора.
— Всем доброе утро! Поздравляю вас, что вы счастливчики, раз находитесь здесь в качестве студентов одного из престижных университетов России, исторически влиятельных и гарантирующий вам местечко под солнцем в будущей карьере юриста. Но одного престижа для находящихся тут ваших задниц будет маловато, вам предстоит потрудиться, адски потрудиться, — хищно орлиный взгляд куратора окинул каждого, уже вычисляя опытным взором кто окончит универ с красным дипломом, а кто вылетит с потока после первой сессии. — Пощады не ждите.
Речь внушала доверие, пробуждая авантюризм, студенты уже с этой секунды хотели познать свои силы и применить их на практике. Эх, девственные умы, вызывающие ухмылочку на лице куратора, но затягивать приветствие не стал, приступать к делу, так без аннотаций.