— Это называется инстинкт самосохранения, — сказал Алёша.
— Ишь ты учёный какой, всё знаешь?
— О, смотри! Бокоплав в песок закопался!
— Тоже инстинкт?
— Если бы они не закапывались, то их бы всех давно бычки и хариусы поели.
— Вот и бычок! — Курбат поднял сморщенного, высушенного солнцем бычка с большими жёлтыми плавниками, похожими на крылья бабочки.
Вдруг Урез потянул носом, остановился, посмотрел вдоль берега. Видел он, как и все собаки, не особенно хорошо, зато обладал отличным чутьём, Он исчез за мыском. Там на берегу сидел рыжий пёс. Весь он был несуразный — хвост тонкий, лапы огромные, лохматые, ноги худые и длинные, туловище поджарое, как у борзой. Морда с обвисшими щеками, с таким недовольным, почти страдальческим выражением, будто на него обрушились все собачьи горести и печали. Это был знаменитый черняковский Секретарь. Сам хозяин в редкие минуты хорошего настроения звал его Валентином, а обыкновенно тоже Секретарём, добавляя при этом «проклятый» или «чёртов».
У Алёшиного Уреза имелись старые счёты с Секретарём. Урез выскочил из-за камней и, пригнувшись, тихим, не предвещавшим ничего хорошего шагом подходил к противнику, издавая глухое выразительное рычание. Видно, на собачьем языке это означало:
«Вот ты где мне попался, ну погоди же, сейчас я тебе всыплю!»
Захваченный врасплох Секретарь, не вставая, тоже зарычал, будто сказал с возмущением:
«Позвольте, что это значит?»
Урез бросился на него. Секретарь, не дожидаясь удара, упал на спину и закрыл глаза. Урез наступил ему лапами на грудь и, видно, спросил:
«Смерти или живота?»
«Живота!..» — простонал Секретарь.
Урез медленно снял с него одну, потом другую лапу, обошёл вокруг, повернулся залом. Секретарь с молниеносным проворством вскочил, ухватил Уреза за бок, вырвал клок шерсти и пустился наутёк. Пострадавший кинулся было в погоню, но, пробежав метров сто, остановился. У Секретаря были такие длинные ноги н туловище борзой, что ни одна собака на побережье не могла состязаться с ним в беге на дальние дистанции.
Лучшим местом на речке для ловли хариуса считались розовые камни. С десяток; огромных розовато-серых валунов выглядывали из кипящей воды, почти перегораживая речку. Чуть поодаль, где вода текла спокойней, стаями держались хариусы, зорко высматривая добычу.
Подходя к розовым камням, рыбаки ещё издали заметили знакомую фигуру браконьера, Черняков стоял на камне посреди реки.
— Давай с берега половим, — предложил Курбат. — Связываться с ним не хочется.
— Мы не будем связываться. Станем тоже ловить, и всё!
На одном из камней сидел Секретарь. Почуяв Уреза.
Секретарь, опасливо озираясь, с камня на камень перебрался поближе к хозяину.
Алёша и Курбат заняли по камню и стали забрасывать удочки. Урез остался на берегу, терпеливо дожидаясь встречи с Секретарём.
Черняков не сказал ни слова, только покосился на ребят. На его крючок то и дело попадалась рыба. Вот он вытащил сразу двух хариусов, один сорвался и упал в воду. Черняков выругался про себя. Курбат поймал большого чёрного хариуса, положил его в сетчатый мешок, затянул верёвкой и спустил в воду конец, обмотав его вокруг ноги.
— Есть почин!
Поймал и Алёша. Клёв продолжался с полчаса. Черняков смотал леску, поднял с камня брезентовую сумку и, согнувшись, пошёл к берегу, осторожно ступая на камни. Проходя мимо своего пса, он пнул его ногой. Секретарь прыгнул на соседний камень.
Ступив на Алёшин камень, Черняков сказал:
— И сюда тебя принесло! Смотри, паря, не попадайся мне больше на узкой тропе.
— А я не боюсь вас!
— Придёт время — испугаешься, — усмехнулся Черняков, обходя мальчика.
Урез заворчал и отошёл в сторону, не спуская глаз с Секретаря. Оставшись один посреди речки, Секретарь нервно затоптался на камне, залаял с подвывом, затем бросился в воду и поплыл на другую сторону. Выбравшись на берег, отряхнулся и побежал вверх по течению; там он знал место, где можно перейти речку.
Ребята смотали лески. На берегу они подсчитали улов.
— Интересно, сколько он поймал? — сказал Курбат, посмотрев вслед Чернякову. — Штук сто, наверное! Опять торговать пойдёт. Ух и проголодался я! А ты есть не хочешь?
— Хочу.
— Ну, тогда разводи костер, а я рыбу почищу.
Пока Алёша разводил костёр, Курбат разделал двух хариусов, выпотрошил их, надрезал мясо возле хребта, распластал и посолил. Затем они стали делать рожно. Срезали по ветке с развилкой, обрезали, как для рогатки, очистили кору, заострили концы и вогнали их под кожу рыбы. Костёр уже разгорелся. Рожно воткнули в песок возле огня. Оставалось только поворачивать рыбу то одной, то другой стороной к жарким углям, что они и дела пи, сидя на корточках у костра. Урез с превеликим интересом следил за ними и облизывался, зная, что и ему кое-что перепадёт. На берег прилетели две трясогузки-щеголихи; они суетливо бегали по камням, чистенькие, в чёрных галстуках, и покачивали хвостиками.
И МЫ ТЕПЕРЬ БОТАНИКИ
Вечером, возвращаясь с рыбной ловли, Курбат и Алёша ещё издали заметили катер. Он стоял против берега на тусклой воде, распустив во все стороны из круглых окошек золотые усы.
— Гидрометеослужба! — сказал Курбат.
— Нет, рыбная охрана!
— Что ты! Разве не видишь, что это «Чайка»?
— Нет, академики приехали!
Они припустились по береговой гальке. Недалеко от коптильни стояла палатка, через тонкое полотно просвечивал свет фонаря.
На песке тёмной грудой лежали мешки, ящики. У вещей стояла женщина, одетая, как мужчина, и о чём-то разговаривала с Гурием Андреевичем.
— Анна Ивановна! Анна Ивановна! — разом закричали ребята.
Женщина обернулась к ним:
— Неужели Курбат? И ты, Алёша? Как изменились. Совсем молодые люди. А это Урез!
Она пожала мальчишкам руки, потрепала Уреза по шее.
— Ну вот, Анна Ивановна, — сказал Гурий Андреевич, — с ними и решай дело. А если что ещё нужно, то и я помогу — И он ушел к своей коптильне, а мальчики остались возле палатки, горя желанием узнать, что за дело к ним у Анны Ивановны.
Доктор биологических наук Анна Ивановна была их старой знакомой. Вот уже третий год она приезжает к ним летом во главе ботанической экспедиции изучать таёжные растения. Анна Ивановна сказала:
— На вас, молодые люди, теперь вся наша надежда. Видите, сколько у меня имущества в этом году? Ухожу в тайгу на два месяца, а перетащить всё это в гольцы нам не под силу.
— Понятно, — ответил Курбат, присаживаясь на ящик. — Надо всё это барахлишко к гольцам подбросить на базу? Да
— Совершенно верно.
— Это можно, — сказал Алёша.
— Люблю иметь дело с толковыми людьми. Так утречком я вас жду с Кавалером.
За палаткой кто-то чиркал спичками и чертыхался.
— Это кто там? — спросил Курбат.
— Практикант, студент Гога Макеев. Пытается костёр развести.
— Из одних спичек, видно?
— Он человек городской. Ему ещё не приходилось разводить костры, учится.
Ребята ушли за палатку.
Гога — долговязый парень, в очках, с большой кудлатой шевелюрой — стоял на коленях перед кучей хвороста, зажигал спички по нескольку штук сразу и совал под хворост. Спички прогорали, а костёр не зажигался. Гога обжигал пальцы, махал рукой в воздухе, плевал на пальцы и продолжал своё бесполезное дело,
Алёша н Курбат постояли, переглянулись.
— Товарищ Гога, вы зря спички тратите, — сказал Курбат. — Давайте-ка я попробую.
Гога оглянулся:
— Это ты серьёзно?
— Курбат никогда не шутит!
— Ну, попробуй.
Курбат вытянул из ящика пучок мелких стружек, сунул под хворост, чиркнул спичку, и скоро костёр ярко запылал. Гога стоял, вытянув руки над огнём.
— Вы из Москвы? — спросил Курбат.
— Из Ленинграда. У нас там сейчас белые ночи.
— Это, наверное, интересно, — сказал Курбат. — Ночь, а светло. Надо будет посмотреть, как там у вас.
— Приезжай.
— Обязательно приедем. Ленинград у нас в списке.
— Б каком списке?
— Есть у нас такой списочек. Там все города и страны, куда нам надо съездить.
— Большой, наверное, список?
— Всего десять страничек.
— Изрядно на первый случай, — усмехнулся Гога.
Так они поболтали о разном и расстались друзьями, уходя, ребята даже оставили Гоге рыбу. Алёша — четырёх хариусов, Курбат — ещё трёх.
— Варите уху и ешьте на здоровье, — сказал Курбат. — Нам не жалко. Ведь мы тоже ботаники с завтрашнего дня. Свои люди.
Мальчики отправились домой, обсуждая по дороге планы на завтрашний день.