Колодник
Ты овчиной волка не пугай,
Поземнее говори, попроще.
Прямо говори: когда конец
Нашим бедам, нашим тяжким мукам?
Аввакум
Сам бедую.
Колодник
Сам-то на коне
И небось идешь с набитым брюхом?
Аввакум
Бестолочь глаголешь. И глаголь.
Брюхо-то, гляди-ко, как набито.
(Показывает пустой живот.)
Конской не умять его ногой,
Никакое не возьмет копыто.
Колодник
По дороге извелся?
Аввакум
Одна
Нас с тобой умаяла дорога,
До Сибири довела она,
До царева довела острога.
Колодник
А Сибирь-то, где, Сибирь?
Аввакум
На твоих ногах она, Сибирь-то.
Порешил кого? Кого убил?
Колодник
Замышлял великое убийство,
Самого царя хотел убить.
Аввакум
Как ты? На кого ты замахнулся?
Колодник
Может, меньше стало, может быть,
Наше лето не знавало б гнуса…
Комаров да мошек не терплю,
От царя все комары да мошки.
Аввакум
Плюнь на них.
Колодник
Поди-ко плюнь…
(Получает удар нагайкой от неожиданно налетевшего конвойного.)
Конвойный
(Угрожая Аввакуму.)
Уноси свои святые мощи!
Аввакум
(Догоняя свою телегу.)
Не понять — в себе аль не в себе?
Будто и в себе и не в себе он.
От царя все комары… Сробел,
Обессилел и умом и телом.
А идет куда-то, а бредет…
Сам куда иду, куда бреду я?
В студень нестерпимый, в лед
Волочусь бедуя, голодуя.
Жертвую, и не собой — тобой,
Марковна, тобой пренебрегаю.
Где он там? Какой он там, Тобольск?
Припаду ли я к его дыханью?
И не припаду, не добреду…
(С ужасом оглядывает одиноко белеющие человеческие кости.)
Нет! Свои доволочу я кости,
Неминучую оборочу беду
В жарко полыхающие грозди.
В гроздь рябины я оборочу,
Кровь свою в рябине я услышу, —
Не отдамся в лапы палачу,
Не предамся никакому шишу!
И тогда-то на всю Русь она,
Кровь моя, всполошно возглаголет,
Будет всякому она слышна,
Жарко полыхающая горечь.
До царя до самого дойдет,
Самого царя она разбудит,
Распешнит безмолвствующий лед,
Усмирит безумствующий студень!
Светлая возрадуется Русь,
Возликует звонкими ручьями,
Я и сам не удержусь, прольюсь,
Сладкими возрадуюсь слезами!
ОСЛЕЗИЛ, РАЗЗОРИЛ, УМУЧИЛ…
Пользуясь неограниченной светской и духовной властью, Никон обзавелся «патриаршими стрельцами», они зорко следили за духовными лицами, провинившихся жестоко наказывали, волокли на патриарший двор. Приволокли и дьякона Федора, с ним пожелал поговорить сам патриарх.
Никон
(С грамотой в руках.)
Ослезил… раззорил я… умучил,
Яко волк, всю-то Русь искогтил,
Образа православные в мусор,
В щепки мелкие исколотил.
И персты свои в кукиш слагаю,
Троеперстно знаменье творю…
Постигаю великую тайну,
Вижу, господи, тайну твою!
А тебе открывается тайна,
(Обращаясь к дьякону.)
Ты-то видишь, какая она?
Дьякон молчит.
Превеликая и пресвятая,
Эта тайна тебе не видна.
На глаза дьякона навертываются слезы.
Яко червь, пребываешь в кромешной,
Непроглядной копаешься тьме,
Ни звезда никакая, ни месяц
Даже втай не заглянут к тебе.
Белоликие стихнут березы,
Не прольются кипящей рекой…
На-ко чти что ты сам наволозил,
Наваракал поганой рукой.