Отец Иван
Будь благоразумен,
Смотри бедою моровой не надышись.
Никон уходит.
Аввакум
Нашел кого учить! Он весь — как в конской сбруе,
Как жеребец стоялый.
Отец Иван
Больно голосист,
Басен стал больно наш благочестивый Никон
Подмаслиться хотел и распустил язык.
Хлебнем мы, Аввакум, такого хватим лиха.
Аввакум
Привык, отец Иван,
Я ко всему привык.
ВОСПРЯНУВШИЕ ГОЛУБИ
Паперть Казанского собора. Аввакум, стоя на паперти, трогаем посохом тела умерших прихожан. Среди умерших много живых нищих, они или крепко спят, или не могут поднять головы, не могут шевельнуться.
Аввакум
Как мухи люди мрут. Они как мухи,
Не шевелясь, лежат они. А я
Суетствую, глаголю все про муки
Греховного земного бытия.
Досадствую на что-то.
А на что бы,
Досадствовать на что мне?
Несть конца
Ни царствию надутой спесью злобы,
Ни умствованию мудрого глупца.
И несть конца томлению души.
(Заметив поднятую голову нищей прихожанки.)
Душа еще не отошла от тела,
На подаянья жалкие гроши,
Как на свои на слезы, поглядела.
В останный раз сама себя в купель
Своей земной печали опустила
И к небу подняла двух голубей,
От искушения уберегла…
А солнце-то как все окровенело,
Как нехотя из красного угла
Выходит на хмуреющее небо.
Нищая прихожанка
Поставлю свечечку.
Аввакум
Не отошла,
Видать, отудобела голубица.
Да убоится всякая душа,
Греховного соблазна убоится!
Да выпьет чашу горечи до дна,
До самой капельки последней выпьет!
(Обращаясь к нищей.)
Воспряла, бедная?
Нищая
Одна, как есть одна.
И ты один.
Аввакум
Един. Как шпынь на дыбе.
Сама-то здешняя?
Нищая
Издалека.
Аввакум
Откудова господь тебя сподобил?
Нищая
Большая есть, есть малая река,
Я речку малую брала в ладони,
Я, сладкую, ее пила,
Ее водицей душу освежала,
А рядом будто в воздухе плыла,
Березовая трепетала заросль.
А чуть подале яблони. Они
Зимой пуржились на пороге лета.
И весь-то сад так дивно гомонил,
Так лепо пел, благоухал так лепо.
И ничего не нужно. И не нужно
Мутить вошедшей в берега реки.
Аввакум
Прасковьюшка,
Неужто ты?
Прасковья
Неужто
Ты, Аввакум?
Аввакум
Мои вопят грехи.
Прасковья
Виденье дивное меня позвало,
К Москве меня взяло да привело,
Сплела себе неведомый, незнамый,
Колючий — из шипарника — венок
И, осененная венком колючим,
Пробилась сквозь лесную непролазь.
А лучше было бы, а может, легше,
Когда б такая не случилась блазнь…
Настраховалась я. Такие гласы
Со всех сторон кидались на меня,
Что замирали, становились глаже,
Взъерошенные никли зеленя.
Трава к земле встревоженной припала,
А что-то колотиться начало…
Тогда и уязвила я шипаром
Долоныо не прикрытое чело.
И не от боли плакала — от страха
К всевышнему взывала. И тогда
Из непроглядного лесного мрака
Пресветлые восстали города.
А посреди-то красная палата,
Высоко поднялась она. Она
Вся в серебро, вся в расписное злато,
Как царская невеста, убрана.
Ввели меня в палату. А в палате,
А на столах-то постлано бело.
Блюда стоят. А блюд-то этих хватит,
На все на наше разноси село.
А чьи блюда? А чья она, палата?
Глаголят — Аввакумова она.
Я на пол глянула. И ни одна-то
Соринка на полу-то не видна.
Приглядно все. И все-то так порато,
Умильную я пролила слезу…
Аввакум