Мне так и хочется сказать: «Представляю!» Отлично представляю, каково это – любить того, кто никогда не будет твоим. Хотя, может, и нет. Может, влюбиться в меня – настолько ужасно, что я действительно не представляю.
– Я не смогла… Мне не хватило сил… – она вот-вот заплачет, губы слегка дрожат.
– Прошло уже почти полгода. Твои чувства хоть как-то изменились?
Конечно же, проклятие должно было ослабнуть.
– Хуже, я чувствую себя еще хуже, чем в начале. А что, если это никогда не закончится?
– Закончится. Уже скоро. Нужно просто переждать, лучше, если ты…
Я замолкаю на полуслове. Так трудно сосредоточиться, когда Лила смотрит вот так.
– Я же тебе раньше нравилась. А ты мне. Кассель, я тебя любила. Еще до проклятия. Всегда тебя любила. И пускай…
Больше всего на свете мне хочется ей поверить. Но я не могу. Не верю.
Я знал, что рано или поздно это случится. Оттягивал, как мог, но всегда знал. И сейчас знаю, что именно должен сказать. Потому тщательно отрепетировал свою речь, ведь иначе, без подготовки я бы просто не смог.
– А я тебя не любил. И сейчас не люблю.
Выражение ее лица стремительно меняется. Как жутко. Она бледнеет, отступает назад. Словно закрылась от меня.
– Но тогда, в твоей комнате. Ты сказал, что скучал, что…
– Я пока в своем уме, – нужно быть кратким, иначе она сразу все поймет, ведь Лила повидала на своем веку немало лгунов. – Просто хотел, чтобы ты со мной переспала.
Она судорожно втягивает воздух.
– Как больно. Ты это специально говоришь, чтобы сделать мне больно.
Я не хотел делать ей больно, я хотел, чтобы ей стало противно.
– Хочешь – верь, а хочешь – нет, но именно так все и было.
– Почему же тогда не переспал? Почему сейчас не хочешь? Если тебе нужно только перепихнуться, я же не смогу отказать. Я вообще ни в чем не могу тебе отказать.
Где-то вдалеке раздается звонок.
– Прости меня.
Это «прости» вырывается само собой. Я не собирался просить прощения, но что еще делать? Не знаю. Не могу смотреть, как она мучается. Такого злодея мне сыграть не под силу.
– Не нужна мне твоя жалость, – Лила заливается лихорадочным румянцем. – Буду ждать здесь, в Веллингфорде, пока проклятие не ослабнет. Если бы я рассказала папе, что сотворила твоя мать, он бы ее убил. Помни об этом.
– И меня заодно.
– Да. И тебя заодно. Так что просто смирись. Я остаюсь.
– Я не могу тебе помешать, – тихо говорю я ей в спину.
Лила поднимается по лестнице. Тени скользят по ее пиджаку. Я сползаю по стенке.
Конечно же, на урок я опоздал. Пытаюсь незаметно проскользнуть в класс, но профессор Келлерман только вопросительно поднимает кустистые брови. Над доской висит телевизор – по нему только что закончили крутить утренние объявления. Наверное, рассказывали, что будет на обед и когда собрания кружков. Вряд ли я пропустил что-то особенно важное.
Все равно спасибо Келлерману. Ведь он вполне мог бы устроить мне разнос, а я вряд ли бы сейчас с этим справился.
Он возвращается к уроку – рассказывает, как высчитывают вероятность (мне ли, букмекеру, об этом не знать), а я пытаюсь унять дрожь в руках.
Я даже не обращаю внимания, когда с потрескиванием включается школьное радио, но оттуда раздается голос мисс Логан: «Кассель Шарп, пожалуйста, пройдите в кабинет директора. Кассель Шарп, пожалуйста, пройдите в кабинет директора».
Поднявшись, я складываю в сумку учебники. Келлерман хмурится.
– Да ну вас, – вяло пытаюсь отшутиться я.
Кто-то из девчонок хихикает.
Зато кое-кто только что проиграл первую за этот год ставку. Ну хоть что-то.
Глава третья
Кабинет директрисы больше похож на библиотеку в охотничьем домике какого-нибудь барона: лампы из латуни, стенные панели и книжные стеллажи из темного полированного дерева, точно такой же стол, размером скорее напоминающий кровать, зеленые кожаные кресла, дипломы в рамочках. Родители, попав в такой кабинет, должны проникнуться доверием к Веллингфорду, а ученики, наоборот, чуток испугаться.
Но когда я вхожу, то вижу, что испугалась почему-то сама Норткатт. Кроме нее в комнате двое незнакомцев в строгих костюмах – по всей видимости, ждут меня. Один нацепил черные очки.
Я приглядываюсь: не оттопырена ли слегка ткань на пиджаках или брючинах. Неважно, насколько хорошо сидит костюм, пистолет все равно видно. Да, оба вооружены. Перевожу взгляд на ботинки.
Черная глянцевая кожа так и сияет; хорошие прорезиненные подошвы. Специально, чтобы бегать удобнее было. За такими, как я.
Копы. Это копы.
Черт, я, похоже, вляпался.