Я мог бы развернуться и уйти. Просто уйти, но это было невозможно, ради Сида и Эрла. И ради Толи Свердлова. Я не знал, где сейчас Толя, ко если кто-то въедливый займется смертью Сантьяго, его имя всплывет. Может, этот русский коротышка окажется полезен, Я продолжал идти.
Узкая грунтовая тропинка вдоль водоема был усеяна мусором из опрокинутого бака. Грянул гром молния вспорола небо, и на миг я увидел воду. Даже в этой защищенной бухте ходили волны. Человечек запрыгнул в лодку.
В воде плавала всякая дрянь. Насколько я мог видеть, катерок был не больше двадцати футов в длину унылого серо-бурого цвета, на корме – навесной мотор.
Я присел, чтобы приглядеться. Человечка я не видел, но слышал, как он возится где-то, возможно, в маленькой кабине на носу. Я постарался прикинуть, что использовать в качестве оружия, на всякий случай. На земле валялась пустая пивная бутылка, я поднял ее и почувствовал себя придурком. Это была «Корона Лайт».
Может, он всего лишь старик, случайно оказавшийся на похоронах.
Окончательно стемнело. Дождь падал косой стеной. Я ухватился за канат, привязанный к ограждению, и прыгнул в лодку, моля бога, чтобы не оказаться в воде, или под причалом, или мертвым.
32
Над приборной доской катера висел фонарь, и в его свете я четко видел коротышку. Он сидел в кресле перед штурвалом. Рядом было другое кресло, оба привинчены к палубе. Перед креслами располагалась приборная панель, а над нею – ветровое стекло. Между сиденьями находился решетчатый люк в каюту, оттуда бил свет. Кусок грязного брезента, натянутый на шесты по бортам лодки, служил своего рода навесом над сиденьями. Лодка раскачивалась. Ветер завывал. Я упал в кресло рядом с коротышкой.
Нисколько не встревоженный, он повернулся ко мне и сказал:
– Да?
У него были ярко-синие глаза. Большие и непроницаемые, словно куски мрамора. Резкие черты лица.
– Вы были другом Сидни Маккея?
Он кивнул и протянул руку.
– Имя – Мак, – сказал он. – Люди зовут меня Мак. Кто такой вы? – У него был сильный русский акцент.
– А фамилия ваша как?
– Мак есть достаточно.
Я не представился, но пожал его руку. Казалось, он не узнавал меня, и я сказал:
– Я тоже был другом Сида.
Я знал, кто он. Понял, наверное, сразу, как увидел его у церкви в Бруклин-Хейтс. Паренек с фотографии, которую я забрал из квартиры Сида. Паренек с корабля, севшего на мель у Ред-Хука в 53-м. Моряк по имени Мэлэр. Те же глаза, тот же нос картошкой. Челюсть, правда, стала помассивнее, туловище раздалось вширь, но это был он. Раньше был Мэлэром. Теперь он Мак. Неважно. Это один человек.
Усаживаясь поудобнее в дерматиновом кресле с пивной бутылкой в руке, я понял, что лодку болтает не на шутку. Оглянулся: у борта, завернутые в брезент, лежали удочки, байдарочное весло и нечто похожее на спасательные жилеты. Я заглянул в каюту через решетчатый люк. Там были две койки, занимавшие все пространство. Выпрямиться там было невозможно, даже для такого коротышки, как Мак. Места оставалось лишь на то, чтобы заползти и лечь Мак заметил, как я осматриваю катер.
– Моя лодка, – сказал он по-английски. – я купил ее с рук, пятьсот баксов, довел до ума. – Он нажал кнопки на панели. – Я должен курить, – сказал он; я дотянулся до кармана, вытащил сигареты и предложил ему.
Лодка дернулась, и я уронил бутылку за борт.
Он взял из пачки сигарету, достал зажигалку, прикурил, бросил пачку и зажигалку на приборную панель. Они медленно скользили в такт качке. Ветровое стекло и брезент кое-как спасали нас от дождя.
– Я увидел, как ты шел с панихиды Сида Маккея, – сказал я.
– Что?
Я повторил погромче, перекрикивая шум мотора и ветер. Мак извлек из бокового кармана пинтовую фляжку водки и предложил мне.
Я отпил. Сейчас, на этой лодчонке, она не повредит. Все нормально. Сделал еще пару глотков, чтобы закружилась голова. Я никогда не пекся о своем имидже, но мне, с моей морской болезнью и боязнью лодок, совсем не хотелось проблеваться перед подозреваемым. Сбоку лицо Мака освещал фонарь, висевший над приборной доской, снизу – луч из каюты. Он улыбался. Или смеялся надо мной? Наслаждался мгновением? Я сказал ему по-русски, что я полицейский. Впервые заметил легкий проблеск страха.
Он вырос при Сталине. Он проникся мыслью, что я коп; это его напугало. Теперь мы были на равных.
Он глотнул еще водки и безо всякого предупреждения отвязал лодку и оттолкнул ее. Мотор взвыл. Ширился разрыв между нами и спасительным причалом. Под ногами плескалась вода. Дождь с грохотом обрушивался на ветхий брезент. Небо скрылось под толщей свинцовых туч.