– Мне здесь нравится, – призналась Максин. – Нравится, что тут Город, что можно ходить на работу пешком, что здесь отличные школы, много зелени, безопасность. Сказать по правде, здесь просто красиво, Арти. Я любила это место 10 сентября, и важно, чтобы оно оставалось любимым, иначе какой смысл, если наши чувства будут меняться из-за ублюдков, которые это учинили? Я бы прожила здесь всю оставшуюся жизнь.
И мы прошли внутрь, спустились на лифте в сопровождении риелтора в бежевом.
Максин взяла у нее визитку, и мы сошли по ступенькам. Мы молча брели вдоль реки, миновали музей Картофельного голода в Ирландии, на крыше которого росла трава и картофель, потом – Еврейский музей. Мы вышли к острову около форта Клинтон, старинного сооружения из серого камня. Разглядывали военные мемориалы в Бэттери-парке, раскинувшемся перед нами.
Я подошел к фургончику уличного торговца, взял нам по стакану кофе, хлебец с маслом для Макс. Мы сели на скамейку, с которой были видны катера, плывущие к статуе Свободы.
Акробаты развлекали публику. Четверо чернокожих, сплошные бугры мышц, прыгали друг через друга, творили живые пирамиды, делали стойку на голове, гремела музыка, туристы глазели на них. Максин встала и положила доллар в шляпу.
Снова сев, она спросила:
– Сонни Липперт обитает где-то здесь, верно?
Я кивнул.
– Поразительно, что Сонни подарил тебе мяч Джеки Робинсона, – добавила Макс.
– Нам обоим.
Она покачала головой:
– Тебе лично. Это он помириться с тобой так решил. Вы похожи на старую супружескую чету.
– Что?
– Это ваша с ним тайная игра. Ты брюзжишь, подозреваешь, ненавидишь его, считаешь его куском дерьма, но ты любишь его, и он – тоже. Арти, родной, что тебя гложет? Ты какой-то очень уж рассеянный.
Я обнял ее и поцеловал. Никто никогда не уделял мне столько внимания.
– Ты у меня редкая умница. За это и люблю тебя.
– Все еще? Даже после свадьбы? И для тебя «Максин Крэбб-Коэн» звучит как песня?
– Тебе понравилась квартира?
– Последняя – да, понравилась. Дороговато, но хорошо, и если ты не против, я могла бы пустить на нее часть компенсации за 11 сентября, за Марка, ведь это ради детей, а значит, и ради Марка отчасти. Мне она так понравилась. – Она достала сигареты и закурила.
– Как-нибудь выкрутимся, – сказал я, хотя сердце у меня упало.
Если именно этот дом нужен Макси, я мог бы сдать свое жилье. Может, и продавать не придется. Сдать какому-нибудь богатому придурку, а года через два как-нибудь заполучить обратно.
Я окинул взглядом Бэттери-парк с его опрятными лужайками, зелеными просторами, стражами порядка. Было во всем этом нечто призрачное. Расположенный на насыпи, он существовал отдельно от города. Может, землю для насыпи доставили откуда-то из пригорода, и само это место вобрало в себя характер той земли: чистый, спокойный, не нью-йоркский.
Я молчал, слушал Максин и думал о жизни у реки.
Максин на листке бумаги черкала цифры, проводила расчеты по платежам, займам, залогам, и в ее представлении, как я понимал, мы уже переезжали. И я отчаянно желал пожелать этого; но вместо этого чувствовал, что зашел в тупик.
Зазвонил телефон. Одно из вчерашних сообщений Сида, что я забыл стереть. С этим покончено: я сделал для него все возможное. Я гнал от себя его образ в лофте Ред-Хука. Пытался забыть, каким напуганным он выглядел – напуганным, старым и будто бы увидевшим свою кончину. Я уже позвонил местным копам. Оставил сообщение для Клары Фуэнтес, детектива в красной куртке. Я держал Макси за руку и заставлял себя думать о нас, мысленно перескочить в четверг. Сегодня понедельник – а в четверг я буду на пляже за городом вместе с Максин.
– Что такое? – спросила она.
– Ничего.
– Думаешь о человеке, с которым встречался утром? И вчера. Да, милый?
Я кивнул:
– Один приятель по имени Сид Маккей.
– Который здорово помог тебе в одном деле, да? Помню, ты рассказывал. Помню-помню. Ты к нему неравнодушен. Хотела с ним повидаться, но не вышло. Ты его должник, Арти, так ведь? И сейчас беспокоишься о нем?
– Да.
– Тогда ступай. Ступай и сделай то, что должен сделать. Иди.
– Я уже это сделал, – сказал я.
Максин снова отвлеклась на собственные планы.
– Схожу в «Двадцать первый век» и попробую втиснуть свою жирную задницу в купальник, – заявила она.
– Не прибедняйся. – У Максин была отличная фигура, высокая, стройная и ладная.
Она взяла сумочку.