Наконец Джонни вразвалочку двинулся ко входу, а Гения поцеловала меня и вернулась к приятелям.
– Прости, – сказал я Толе.
– За что?
– Надо было рассказать тебе про Сида.
– Дай сначала поесть, – попросил он.
Толя считал еду средством обретения душевного покоя, некоей формой медитации. Без правильной жратвы и мысль на ум не идет, говаривал он.
Гул нарастал; из колонок звучала опера. Политиканы ели; парочки, отмечавшие юбилей, пили «Кристалл»; на кожаной банкетке под старинным полотном хихикали три дамы. Джонни предпочитал натюрморты с дичью и трактирные сценки.
Дамам было лет по тридцать, все в летних сатиновых платьях без рукавов, с глубоким вырезом – черном, голубом и розовом. Они сидели рядом чтобы официанту удобнее было их фотографировать У всех – розовые губы и длинные волосы, каштановые, медные, платиновые. Та, что посредине, с длинными медными волосами, отмечала свой день рождения. Официант принес праздничный торт, подошли другие официанты и запели для нее. Дамочки чокнулись шампанским. Джонни притащил розовый шар сладкой ваты размером с баскетбольный мяч, украшенный кремовыми фиалками. Троица издала пронзительный, ненатуральный металлический смех. Все это напомнило мне фотографии Дианы Арбус, которые так нравились Лили. Меня же от Арбус бросало в дрожь.
– Эту идею я тоже стащил у «Четырех Сезонов», – похвастался Джонни, проходя мимо нашего столика. – С сахарной ватой.
– Артем…
Толя вернул мое внимание к своей персоне. Принесли спагетти. Официант в темно-зеленом фраке с золотой нашивкой «У Фароне» навис над нашими тарелками с большой плошкой черной икры. Он черпал деликатес столовой ложкой и накладывал поверх макарон.
– Хорош, – сказал я.
– Еще, – потребовал Толя, помахивая рукой, и официант продолжал накладывать, пока весь макаронный плацдарм не был погребен под «рыбьими яйцами». Я взял вилку и принялся за еду.
Толя потягивал «бароло».
– Кайф, правда? – сказал он.
Я нервничал. Толя ел. Я тоже, между делом отпуская шуточки про «Белое солнце пустыни». Мы обменялись циничными фразами насчет русской парочки, сидевшей через столик от нас. Мужик в сером шелковом костюме тысяч за десять и дамочка с бриллиантом размером с грецкий орех на среднем пальце.
Наконец я сказал:
– Слушай, я встречался с Сидом. И вряд ли он хотел, чтобы о его звонке кто-то знал. Мне показалось, что он малость не в себе, и я не придал всему этому особого значения. Ничего из ряда вон. Так ведь?
– Ты не пожелал делиться со мной? Не доверяешь? Ты превращаешься в сыночка своего папочки, Артемий Максимович. Не доверяешь даже друзьям, когда речь идет о деле, ждешь, чтобы они первые выложили тебе информацию.
Мой отец всю жизнь был чекистом. И оставался им даже после увольнения, после того, как мои родители уехали из Москвы. Он был хорош в своем деле – скрытен, умел задавать правильные вопросы. Я часто думал: боятся ли люди, попадая на допрос в его кабинет? Я обожал отца, но ненавидел его работу, и понадобились годы, чтобы смириться с этим.
– Не мое это дело, – ответил я. – Утонул бездомный, пьянчужка, наркоман. Откуда ты знаешь Сида?
Толя отодвинул тарелку и снова взялся за вино.
– Я давно знаком с Сидом. Но не слишком близко. А где-то с год назад наткнулся на него в одном баре в Ред-Хуке. Он узнал меня, мы разговорились.
– О чем?
– О тебе. Он знаком с тобой. Я тоже. Я припомнил, что он помог тебе с Билли Фароне. Он был обаятелен, чудесно говорил по-русски, читал Пушкина наизусть. Он был хорошим журналистом скорбел об упадке своего ремесла. Мне показалось, что он был очень одинок.
– Был?
– А я сказал «был»?
– Ну да.
– Не знаю, – Толя углубился в изучение вина. – Я влюбился в Ред-Хук. Сказал ему: Сид, я хочу тут прикупить кое-что. А он: я помогу тебе, я знаю это место, знаю людей, историю. Веду записи. У меня есть информация. Сид одержим Ред-Хуком. Он помогает мне.
– У Сида были неприятности.
– Неприятности? Какого рода?
– Он звонит мне, уверяет, будто кто-то следит за ним. Упоминает каких-то русских мордоворотов, несет параноидальную чушь, заявляет, что за ним кто-то увязался, а потом этого кого-то находят мертвым в протоке неподалеку от дома Сида. Думаю, именно Сид нашел труп. – Я взял бокал.
Я не сказал Толе, что тот мертвец был братом Сида: не его это дело.
– Люди с ума посходили из-за недвижимости у воды, – произнес Толя. – Помнишь то убийство в Сохо – из-за дома, который все возжелали? На Грин-стрит? История – безумнее московского бизнеса в самые безумные времена, верно? Когда замешаны большие деньги, люди убивают.