Я порывался его перебить, но Сид оседлал своего конька и не слушал меня.
– Склады росли повсюду. – Он махнул рукой на ближайшее строение: – Вон в том, смотри, по верхнему этажу ходили ослы, их стегали до остервенения, чтоб быстрее крутили колесо, поднимавшее огромные тюки с кофе, который выгружали в порту. Когда я здесь, мне кажется, что я чувствую их запах, слышу толпу на причалах, итальянцев, ирландцев, сирийцев, работавших в порту. Представь только, Арти! Мальчишкой я частично застал это. Я тайком пробирался сюда, поглазеть. Это было запрещено: я – воспитанный ребенок из приличной семьи, а тут – опасное соседство. Здесь ошивались рэкетиры, гангстеры, грязные портовые грузчики. Но мне нравилось, – признался он. – Я был маленьким шпионом.
– То есть?
Сид засмеялся:
– Не таким, как ты подумал, Арти. Шпионом понарошку, по-детски. Давай сварю кофе, – предложил он, но не двинулся с места. – Посмотри на это. Подумай об этом. Вкусная недвижимость. Правда? Местечко у воды, твоя лодка пришвартована прямо перед домом. отличный вид на город, десять минут от Манхэттена, легкое скорое бегство. Деньги. Тут можно построить собственную маленькую империю. Много недвижимости. Много денег.
– От чего бегство-то?
– От всего этого, – он указал на блеклые контуры Манхэттена вдали.
– «Всего» чего?
– От страха.
Внезапно он отпрянул от окна и быстро поковылял на кухню за перегородкой в дальнем углу комнаты. Принялся наливать кофейник. Я последовал за ним.
– Ты часто по-русски говоришь, Арти? – выкрикнул Сид из закутка.
– Когда приходится. По работе.
– Я люблю твой язык. Всегда любил. Выучил его только за то, что Пол Робсон ездил к вам. Робсон – мой кумир. Он был сверхчеловеком, как утверждал отец. И спортсмен, и певец, блестящая личность. Дружил с художниками, интеллектуалами. И черными, и белыми. Ты когда-нибудь слышал о Карле Ван Вехтене?[4]
– О ком?
– Неважно. Он был близок с Робсоном. Робсон отправился в Россию, он чувствовал, что славяне понимают спиричуэле всем своим существом, душой – это и меня покорило в русских. Даже странно, – он заговорил шепотом. – Я всегда радовался, когда ты соглашался поговорить со мной по-русски.
Я не помнил, чтобы мы общались с Сидом по-русски. Совсем не помнил – и сейчас задумался, в своем ли он уме? Может, от страха Сид слетел с катушек?
– Этот покойник как-то связан с русскими? Потому ты меня и вызвал?
Он поставил кофейник на плиту, зажег конфорку.
– Я кое-что слышал. Люди говорили. Я наведываюсь на Брайтон-Бич, купить русских газет и хорошего хлеба, иногда икры, у меня там друзья. В книжных лавках, в кафе. Кто-то доброжелателен, кто-то не очень. Там ведь черный – белая ворона, понимаешь? – он улыбнулся. – Прости, Арти, пойду переоденусь, пока варится кофе.
Он оставил меня и вышел в дверь, которая, как я догадывался, вела в ванную.
Я переминался с ноги на ногу, дощатый пол поскрипывал. Две стены были плотно заставлены книжными шкафами. Но книгам было тесно в этих шкафах. Они громоздились грудами на полу и на большом сосновом столе у окна. Там же стоял компьютер. Зеленый рюкзак Сида валялся около каменной вазы с розами. Почти все лепестки осыпались на стол и аккуратную стопку картонных папок.
К столу было придвинуто старомодное деревянное кресло на колесиках. В углу приютился круглый столик, на нем – десятки фотографий, все в старинных серебряных рамках. У столика – потертый кожаный диванчик с линялым красно-синим покрывалом. Сверху – одеяло и подушка.
Сид вернулся в выглаженной темно-синей рубашке с закатанными рукавами, брюках со стрелками и новых до скрипа ботинках. Выключил плиту, разлил кофе по кружкам, одну вручил мне. Оперся на маленький столик, где рядами были разложены газеты и журналы.
– Я – газетный наркоман, – сказал он. – Всегда был таким. Читаю по три, четыре штуки на дню. Сам себя не помню, если не почитаю.