– Ух ты! – только и мог сказать Фрэнк, а Джима и на это не хватило.
Марсианин поставил их рядом с двумя «насестами», но мальчики не собирались на них садиться: на приставной лестнице сидеть и то удобнее. Марсианин посмотрел своими большими печальными глазами сначала на «насесты», потом на мальчиков и вышел из зала. Вскоре он вернулся в сопровождении еще двоих, все трое несли в руках охапки разноцветных тканей, которые сложили посреди комнаты. Первый марсианин поднял Джима и Фрэнка и осторожно опустил их в эту груду.
– По-моему, он предлагает нам присесть, – заметил Джим.
Материал оказался не тканью, а полотнищем вроде паутины, почти таким же мягким, но гораздо прочнее. Полотнища были окрашены во все цвета радуги, от пастельно-голубого до глубокого густо-красного цвета. Мальчики растянулись на них и ждали, что будет дальше.
Их знакомый устроился в одной из конструкций, двое других последовали его примеру. Все они молчали, а мальчики были не какие-нибудь туристы, они знали, что бесполезно пытаться торопить марсианина. Вскоре Джиму пришла в голову одна мысль. Чтобы проверить ее, он осторожно приподнял маску.
Фрэнк рявкнул:
– Ты чего это? Задохнуться решил?
Джим поднял маску на лоб:
– Порядок. Давление в норме.
– Быть не может. Мы же не проходили через шлюз.
– Ну как хочешь.
Видя, что Джим не синеет, не задыхается и не падает, обессилев, на пол, Фрэнк отважился последовать его примеру. Оказалось, что дышать можно. Правда, давление было ниже того, к которому он привык дома (жителю Земли показалось бы, что он попал в стратосферу), но для человека в состоянии покоя оно было достаточным.
Пришли еще несколько марсиан и неторопливо расположились на «насестах». Помолчав, Фрэнк сказал:
– Знаешь, что тут происходит, Джим?
– Кажется, да.
– Чего там «кажется». Это «сближение».
«Сближение» – это неточный перевод марсианской идиомы, обозначающей наиболее распространенную форму общения марсиан – попросту говоря, когда все сидят и молчат. Подобным же образом игру на скрипке можно описать как вождение конским волосом по высушенным кошачьим кишкам.
– Похоже на то, – согласился Джим. – И нам лучше заткнуться.
– Само собой.
Молчание было долгим. Джим отвлекся и стал думать о школе, о том, что ждет его там, о своих близких, о прошлом. Потом вернулся к своему душевному состоянию и понял, что давно уже не был так счастлив – без всяких видимых на то причин. Это было тихое счастье: ему не хотелось смеяться, даже улыбаться не хотелось, просто он испытывал полный покой и довольство.
Он остро ощущал присутствие марсиан, каждого марсианина в отдельности, и это ощущение становилось все сильнее. Он никогда раньше не замечал, как они красивы. У колонистов была поговорка «страшный, как туземец», и Джим с удивлением припомнил, что и сам ею пользовался. Сейчас он не понимал, как мог говорить такое.
Он ощущал и присутствие Фрэнка рядом с собой и думал о том, как его любит. «Преданный» – вот подходящее слово для такого, как Фрэнк, замечательного человека, на которого можно положиться. Странно, что он никогда не говорил Фрэнку, что любит его.
Немного не хватало Виллиса, но Джим не беспокоился о нем. Такое общение Виллису не по вкусу, ему подавай что-нибудь шумное, бурное и не столь изысканное. Джим перестал думать о Виллисе, лег поудобнее и стал впитывать радость бытия. Он с восторгом отметил, что по воле художника, украшавшего зал, миниатюрное солнце движется по небу, как настоящее. Джим следил за тем, как оно склоняется к западу и начинает закатываться за нарисованный горизонт.
Рядом с ним послышалось тихое гудение, слов он не разобрал. Другой марсианин ответил. Один из хозяев встал, раскладываясь, со своего сиденья и неспешно вышел из комнаты.
Фрэнк сел и сказал:
– Кажется, мне снился сон.
– Ты что, заснул? – спросил Джим. – А я нет.
– Черта с два ты не спал. Храпел, как доктор Макрей.
– Да я даже не засыпал.
– Рассказывай!
Марсианин, который выходил, вернулся. Джим был уверен, что это тот самый, – теперь он стал различать их. В руках у марсианина была чаша. Фрэнк вытаращил глаза:
– Они что, собираются поднести нам воду?